Жан-Клод Мурлева - Зимняя битва

southerly, southerly, southerly,

blow the wind south o'er the bonny blue sea…

Три ее товарки просто онемели. Они и не знали, что можно так играть своим голосом – чтобы он переливался и вибрировал, чтобы одна нота тянулась, ширилась и угасала.

But sweater and dearer by far it is when bringing

the barque of my true love in safety to me.

Когда отзвучала последняя нота, девочки не сразу пришли в себя, и только шепот Дорис нарушил наконец ошеломленное молчание:

– Что это было?

– Английская народная песня, – ответила Милена.

– Чудо, до чего красиво, – сказала Дорис.

Хелен с трудом выговорила:

– Спасибо…

С тех пор прошло три года, и за это время Милена пела раз шесть, не больше. Это был редкий и драгоценный подарок, кому и когда – она сама решала. Например, как-то в канун Рождества она пела для десятка соседок по дортуару, а в другой раз – в дальнем углу двора для одной Хелен, у которой в тот день, четырнадцатого июня, был день рождения, а еще – этим летом во время долгой прогулки вдоль реки. Стоило Милене запеть, слушательниц пробирал озноб. Ее пение, даже если слов было не понять, говорило каждой о самом для нее сокровенном. Оно возвращало из небытия любимые и утраченные лица, давало вновь ощутить давние ласки, о которых, казалось, и памяти-то не осталось. А главное, даже если от ее пения становилось грустно, оно придавало сил и мужества. Очень скоро распространился слух: Милена «хорошо поет». Но на уроках музыки, которые вела мамаша Зинзен, она никак себя не проявляла. Голос ее становился таким же, как у всех, обычным, без какой-либо особой прелести. Музыка у Зинзен сводилась только к сольфеджио и разучиванию трех навязших в зубах песен, одобренных свыше, среди которых главное место занимал невыносимый гимн интерната:

«С чистым сердцем, с бодрым духом

Дружным хором мы поем…»

Девушки между тем уже добрались до середины моста, где подъем плавно переходил в спуск.

Далеко впереди возвышался холм утешительниц.

– Как ты думаешь, встретятся нам мальчики? – спросила Хелен.

– Вот уж вряд ли! – засмеялась Милена. – Они туда ходят вдвое реже нас, это всем известно. А уж отпроситься к утешительнице в октябре месяце, да в такой час – это надо быть Хелен Дорманн!

– А может, встретим кого-нибудь, кто возвращается…

– Размечталась! Они же прячутся, если попадешься им навстречу, правда-правда, сразу в кусты! Тогда надо ворошить ветки и кричать: «Хо! хо! Есть кто живой?»

Хелен рассмеялась. Она была рада, что к подруге вернулось хорошее настроение.

– Как ты думаешь, утешительницы их тоже голубят, как нас? Ну, обнимают и все такое?

– Наверняка! – заявила Милена. – Только они в этом ни за что не признаются, даже под пыткой.

Они свернули на улицу Ослиц, крутую и плохо освещенную. В маленьких окошках сквозь занавески мало что можно было разглядеть, но угадывалось, что там люди, они сидят за столом всей семьей в желтоватом свете лампы. Совсем другой мир. Иногда оттуда доносился чей-то голос или взрыв смеха. Девушки прошли мимо лавки сапожника, который как раз закрывал ставни. Он неопределенно кивнул, глядя куда-то мимо них. Интернатские – вот кем они были для остального мира, и люди старались с ними не заговаривать. Но вот улица кончилась, а вместе с ней и город. Дальше – ни одного дома до самой вершины холма, где жили утешительницы. Девушки остановились на минуту перевести дух и поглядеть на город внизу за рекой. Отсюда видны были влажно блестящие шиферные крыши, колокольни, светящиеся под фонарями улицы. Далеко-далеко по площади беззвучно проезжали автомобили, похожие на черных пузатых жуков.

– Красиво, – вздохнула Хелен. – Можно было бы полюбить этот город, не будь в нем… – Она мотнула головой в сторону тяжеловесного здания, откуда они пришли, – интерната для девочек прямо за мостом.

– …и если б можно было хоть иногда ходить туда, – добавила Милена, указывая на другой интернат, для мальчиков, метров на двести дальше.

Только они двинулись дальше по извилистой дороге, как выше на холме из-за поворота возникли какие-то фигуры. Два мальчика широким шагом спускались им навстречу. Скрылись за очередным поворотом и вот снова появились уже близко, прямо перед ними. Тот, который шел первым, был высокий и худой. Хелен сразу отметила его прямой, открытый взгляд и решительный подбородок. Второй был пониже ростом, круглолицый. Курчавые волосы, выбивающиеся из-под фуражки, смеющиеся глаза.

– Привет! – сказали все четверо почти в один голос и остановились --">