Вениамин Анисимович Колыхалов - Огненная лавина

поднимать руку перед попутной машиной), долго пришлось ехать, замерз ужасно. И проголодался, но все же получил большое удовольствие. Мне почему-то нравится ехать на автомашине. И чтоб дорога была дальняя. Чего только не увидишь. Новые края, новых людей. Зайдешь напиться в избу или у колодца, попросишь у какой-нибудь старушки воды, напьешься, а она на тебя так жалостливо посмотрит. Не все, конечно, такие. Молодые девчата, те обычно любят посмеяться, пошутить. В больших городах людей почти не увидишь, а что есть, то на окраинах живут. И стараются пройти мимо незаметно. Видимо, сильно на их психику повлияла двухлетняя оккупация немцами. Только сейчас они начинают постепенно осваиваться с новой обстановкой. Несмотря на то что снег покрыл все поля, там очень много можно встретить населения, которое выкапывает запрятанные от немцев зерно, картошку или какие-либо вещи.

И вот когда едешь по фронтовым дорогам и видишь все это и ощущаешь вновь зарождающуюся жизнь, то так тебя охватывает окружающая действительность, что с досадой думаешь о близком доме. Хочется ехать все дальше и дальше. Только зимой холод, а летом пыль смазывают всю прелесть этих поездок. Вам трудно понять все это, вам, не видавшим суеты прифронтовой жизни. Но найдутся, которые хорошо и подробно опишут все. Ну а наше дело воевать. Как ни странно, война стала моей профессией. Живу хорошо, воюю — нормально. Боевых новостей интересных у меня нет. Ну вот и все. Еще раз поздравляю с новым годом.

С приветом Ю.

Январь 1944 г. Алексею Кацу

Здравствуй, дорогой Леша!

Первый раз за столько времени получил от тебя письмо. Как это меня обрадовало. Ведь ты понимаешь, сколько я перепортил бумаги на письма, чтобы найти тебя в вихре всех событий. И не смог. Ты меня нашел! Был я в Москве и у твоей матери адрес взял, да он, как видишь, не тот оказался. Но, слава богу, все в порядке. Лешка, дорогой, сколько воды утекло за это долгое время. Ты знаешь, наверное, начал я воевать под Сталинградом, когда немецкие войска стали прорываться к Дону. И вот начались бои, каких мир не видал и каких и я с тех пор не встречал. А много довелось мне пережить и увидеть. Большой путь мне пришлось проделать от степей Сталинграда до глухих болот и лесов Белоруссии. И хоть бы день отдыха. Много приходится летать. Был вот семь дней в Москве. В командировку летал… А после бои, да какие! Орел, Севск!.. И везде, где было трудно нашим наземникам, шли «пехотинцы воздуха» — штурмовики…

Вспомнил я только что один случай. Когда сбили меня (это было под Сталинградом), упал я в степи. Выскочил из самолета, он горит, патроны рвутся. Отбежал на несколько шагов и упал. Пришел в себя и, как сейчас, помню сухую траву кругом, а вверху на синем-синем небе бегут редкие белые облака. Кругом тихо, где-то голоса людей, которые меня искали. А по одной былинке ползет божья коровка, и нет ей до меня никакого дела. А лицо у меня все в крови, рука и нога перебиты, и так тяжело и тошно мне стало, а пошевелиться не могу. Хотел крикнуть, да какой-то хрип получился, вроде стона. Тут меня и подобрали. И долго я вспоминал это видение…

20 февраля 1944 г. Москва, Шелепиха, Медведевой Люсе

Люсенька, дорогая!

Коротенько пишу, ты извини меня за это. Радость у меня сегодня-то какая! Вручили мне еще один орден — Александра Невского. Люсенька, как жаль, что не было тебя в этот момент со мной рядом. Люсенька, моя родная, как я люблю тебя! Целую и обнимаю, милая.

Твой Юрий

Это было последнее письмо с фронта. 21 февраля после выполнения боевого задания в неравном воздушном бою Юрий Николаевич Зыков погиб смертью храбрых.

--">