Виктор Маликов - Судьбоносное испытание

испытания сии — в дар великий мне посланы. Пусть же крепится через них вера моя нерушимая. Покоряюсь воле Твоей, Господи и на помощь Твою уповаю», — и обернувшись к старику произнес:

— Извини, конечно, что не признал. Сам понимаешь, нечасто в наш храм божий, духи лесные захаживают. Ну, уж если самому Господу так угодно было, то мне и подавно не след противиться этому. Слушаю тебя старче, сказывай, о каком испытании речь держишь?

— Про Калинов мост слыхал?

— Много всяких историй в народе сложено, и про мост слышал.

— Так вот человек божий, не сказка то вовсе, ой не сказка! О змее стоглавом да про битву смертную, приврали, конечно, не спорю. У страха людского, сам знаешь, глаза огромные, чего только людям с него не мерещиться, а умишком не всяк велик, о чем не разумеет, тут же на свой лад додумает.

— Сказка ложь да в ней намек?! — философски заключил дьякон.

— Складно молвишь, — согласился Карачун, — Только ты другое понять должен. Мы духи природные не враги людям вовсе, а уж если и губим кого, то уж точно не по злобе своей, да по прихоти. Работа у нас такая, законы матушки природы блюсти. Ежели человек какой неразумный, намекам её невинным не внемлет, не видит, не замечает, супротив природы идет — тут ему и ответ держать перед Богом следует. На том стоим, тому и вразумляем, а уж дальше, как водится… каждому своё — по заслугам. А с мостом еще проще. Всех ушедших, Смертушка через мост Калинов на тот свет провожает. Души чистые переходят запросто, прямиком в царство Божие, а вот грешных душ, да живых людей мост Калинов не выдерживает, как ступают они на него, так и падают в реку смрадную раскаленную так красиво у вас Смородиной нарекаемой.

— И какая ж во мне нужда к этому?

— Ну, так слушай дьякон внимательно. На подходе к мосту Калинову, из какой бы сторонушки кто не шел, избушка стоит о курьих ногах, в избушке той старуха живет древняя, подступы к мосту стережет.

— Баб-Яга что-ли?!

— Сам ты баб-Яга! Я те что?! Сказки тут сказываю, что ли?! Сказано старуха, значит просто старуха! И не случилось бы никакой беды, да вот только пропала, старая, в аккурат накануне праздников.

Знаю я её, сама б не за что далеко не ушла, значит, кто-то обманом выманил. На мякине её не проведешь, видать сильный бес к ней явился. Вот подступы к мосту сейчас без охраны и остались, а под это дело злыдни навии так туда-сюда из своего мира в этот и шастают безо всякого на то контроля. Морочат людям головы, в грехи, да соблазны ввергают, на мост заманивают и губят почем зря. Три дня еще им куролесить дозволено до самого Водокреса. Смекаешь, сколько народу еще изведут эти ироды?! Старуху-то я разыщу, конечно, верну в избу. А до той поры… твоим заданием будет мост Калинов караулить, нечисть на чистую воду выводить, людей заблудших домой ворочать. Такое вот тебе вышнее испытание. Коли истинно веруешь, справишься, ежели просто за Бога тщедушие своё прячешь, горько о том поплатишься. Понятно толкую?

— Куда уж понятнее! Сказывай куда идти.

— Нет в том нужды, да и времени мало. У крыльца сани стоят в тройку вороных запряженные. В них садись. Да смотри! Крепче держись, они мигом тебя к месту доставят. В старухиной избе обоснуешься, печь уже топлена, не околеешь, а дальше крутись сам как знаешь, нянек не будет. Ну вот, я все сказал, — окончил речь Карачун, вставая с лавки, — Пора мне! — стукнул об пол посохом и тут же исчез, только легкая метелица пронеслась по залу, легонько встревожив мирный покой церковных свечей.

Тут же, не теряя времени, собрался в дорогу и Игнат.

Ампулу святой водицей наполнил, крест нательный серебренный на груди поправил, запахнул рясу плотнее, подпоясался; церковь запер, перекрестился трижды, поклонился в пояс храму Божьему, натянул рукавицы, скуфью глубже на уши посадил и полез в расписные Карачуновы сани, заботливо устланные теплыми волчьими шкурами.

Почуяв в санях ездока, смирные до той поры рысаки, так резво рванули с места, что дьякон одним только чудом не вылетел из саней, вовремя вцепившись в поручни мертвой хваткой.

Прытко петляя меж столбов печного дыма, подняли кони сани высоко в звездное небо, и оставляя далеко позади мирно почивающую деревню стремглав понесли Игната в сторону далеко уходящего за горизонт заснеженного кряжа, в самую непроходимую чащу старого дремучего леса.

«Красота-то, какая, Господи! — восхищался Игнат, любуясь простирающимся внизу пейзажем, — Век любуйся, не --">