Олег Васильевич Сидельников , Григорий Осипович Ропский , Михаил Георгиевич Морозов - Приговор приведен в исполнение...

деловой разговор. Насчет бандитизма.

Сердце мое чуть не выпрыгнуло из груди. Этого еще не хватало. Говорю, заикаясь:

— Не понимаю... Вы меня с кем-то путаете...

— Нет, не путаю, — улыбается Финкельштейн. — Разгул бандитизма в Ташкенте. Вы не находите?

— Положа руку на сердце — страшное что-то творится. Но при чем тут я?..

— А мы, знаете ли, с вашим досье ознакомились. Вы же выпускник Александровской академии. Знаток уголовного права, уголовного процесса, криминалистики. И хоть вы бывший надворный советник, что соответствует чину подполковника, но все же при царском режиме вам приходилось не сладко. В чинах продвигались трудно, здесь, в Туркестане, по существу в ссылке пребывали, не так ли?

Что я мог ответить? Поддакнуть?.. Как-то нехорошо получится, подумает, что я угодничаю, примазываюсь к пострадавшим от царского произвола!.. Неопределенно пожал плечами.

— Вот-вот, и я говорю, — улыбнулся Финкельштейн.

Умен, ничего не скажешь. И глаза у него хорошие. Нет, не бесовской ум в них светится. Добрые умные глаза.

— Народ о вас хорошо отзывается. Особенно местные жители... Да вы не смущайтесь. Добрые дела — это добрые дела. Спасибо вам, Александр Александрович, за спасенных вами людей. Такое не забывается.

Я совсем растерялся. Все знает!.. И о моих кассационных жалобах в защиту невинных людей, приговоренных к смерти... И вот даже по имени-отчеству назвал!

— Предлагаем вам работу, Александр Александрович, — продолжал Финкельштейн. — Мы, знаете ли, не так давно уголовный розыск создали. А специалистов-криминалистов, к сожалению, у нас раз, два и обчелся. Есть среди работников угрозыска люди вообще неподготовленные, даже с грамотой не в ладах. Всякие есть. Это все люди честные, сердцем преданные новой власти. Но дела не знают. Такие вот дела!.. А вы, Алексансаныч, знаете дело. Вот мы и обращаемся к вам: помогите народной власти навести в городе порядок.

Странное чувство охватило душу мою. Сердце радостно бьется: приметили меня, помощи просят. Да и как не помочь?.. Ведь жуткий в городе бандитизм!.. И обращение товарищеское... «Алексансаныч»!.. И тревога на душе. Как узнает о моем «ренегатстве» генерал-от-фисгармонии!.. Другие знакомые. Ведь отвернутся. Не то что руки не подадут... А впрочем...

Финкельштейн приметил мое смятение. Но виду не подал. Сказал:

— Я вас прошу, Алексансаныч, с ходу не решайте. Дело серьезное. С женой посоветуйтесь, с уважаемой Натальей Ивановной. Она женщина рассудительная!.. Эге!.. Чему изумлены?.. Мы любому-каждому работу в уголовном розыске не предложим. Познакомились прежде. Человек вы честный, любящий отечество. А то, что бывший офицер...

Тут меня словно бес попутал. И откуда отвага взялась? Перебил высокое начальство.

— А что — офицер?.. Вы думаете, что все русские офицеры только тем и занимались, что «зубы чистили» солдатам?.. Сколько офицеров Российской армии во время польского восстания восемьсот шестьдесят третьего года, отказавшись стрелять в инсургентов, были казнены!.. А подполковник Шелгунов, проведший в ссылке почти два десятка лет!.. А... да, черт возьми!.. Великий Лермонтов ведь был поручиком Тенгинского полка!..

Финкельштейн расхохотался.

— Славный темперамент. И главное — кругом правы. Но зачем же углубляться в дебри истории? Новой власти служат многие офицеры. Служат честно, не за страх, а за совесть. Например, Александр Павлович Востросаблин.

— Генерал Востросаблин?

— Да, генерал. Бывший, разумеется. Так-то вот, уважаемый Алексансаныч... А сейчас, прошу, не взыщите, дела подпирают. Честно говоря, даже поспать толком нет возможности.

И тут я приметил, что у моего собеседника глаза не только красивые, умные, добрые, но и красные от бессонницы.

— Подумайте, Алексансаныч. Только уж, чур, не брать пример с упомянутого мною штабс-капитана. Хорошо, что мы не привлекли его к работе. Глупый человек... Всех благ вам, товарищ Крошков!

«Товарищ Крошков»! Это обращение и тревожило душу, и радовало, и еще что-то, черт возьми, рождало в душе моей. Я шагал по заляпанным мокрым снегом улицам, шлепал по лужам... Natalie встретила меня у калитки. Она тревожилась, бедняжка.

* * *

Вновь «руки тянутся к перу, перо к бумаге». Natalie сказала мне: «Поступай, как подсказывает совесть». Как говорят французы, полный «карт бланш». Решай сам. Попробую, неведомые мне потомки, осмыслить прожитое.

Мои личные неудачи в жизни не в счет. А трагические --">