Вахтанг Степанович Ананян - На берегу Севана

самодовольно поглаживая свою длинную-предлинную седую бороду: за нее-то и прозвали его в селе «Борода Асатур». – Эгей, Камо, скорей назад, родной, простынешь!

Пока Камо одевался, разговаривая с дедом и Грикором, Армен любовался весенним утром. Мягкий ветерок нежно трепал его волосы и обвевал лицо.

У подножия гор, окружавших озеро Севан, еще лежал утренний туман, но вершины их, похожие на сахарные головы, уже четко выступали на фоне голубого неба, отливая серебром. Озеро, безмятежно проспавшее всю ночь в своей просторной постели, шевельнулось, покрылось легкой рябью, чуть слышно зашелестело. Поднялись и одна за другой длинными рядами понеслись к берегу волны. Волны добежали до прибрежных песков и – цоп-члуп, цоп-члуп! – разлились по ним с плеском, разбудив пернатое население тростников.

Многие из водоплавающих птиц уже сели на яйца и стаями больше не летали. Но отдыхало еще на озере много перелетных птиц, державших путь на юг, – их последние запоздалые стаи.

«Члтов-чилт, члтов-чилт!» – беспокойно кричала болотная птица, перелетая с кочки на кочку, словно искала кого-то.

«Кря-кря, кря-кря!» – громко звал свою подругу селезень.

Тысячи птиц, каждая на своем языке, воздавали хвалу наступающей весне.

Вдали, на горизонте, дымили грузовые суденышки, торопясь в прибрежные гавани. Рыбачьи лодки вдоль и поперек бороздили гладь озера, расставляя сети.

Шумно взлетали утки, растревоженные начавшейся на озере суетой.

Чем сильнее разгорался день, тем чаще, почти ежеминутно, воды озера меняли свой цвет. Из темных и мрачных они постепенно становились ясными и радостными и наконец приняли веселый светло-зеленый тон, а волны, набегавшие на берег, покрылись белыми гребешками пены.

Когда солнце поднялось и вышло из-за гор, горячие лучи его словно зажгли озеро, и оно загорелось таким слепящим блеском, точно по нему были разбросаны груды алмазов.

Дед с Камо стояли у реки и внимательно наблюдали за ее течением, угадывая ход рыбы. Неожиданно старик изменился в лице и схватил свою лежавшую на траве двустволку.

– Что там? – шепотом спросил Камо.

– Тсс!.. Выдра… Увязалась, негодница, за рыбой!

Вода в реке взволновалась, забурлила. В ней мелькнуло что-то темное и крупное. Дед выстрелил. Белым брюшком вверх всплыла на поверхность воды большая форель и медленно заскользила вниз по течению.

– Вот так выдра! – засмеялся Грикор.

– Удрала! – с досадой сказал дед, охваченный волнением охотника^[1].

Мальчики видели, как в ритм ударам сердца вздрагивает в руках у старика дуло ружья.

– Ну, ничего. Я заметил – она вверх поплыла, теперь обязательно в невод попадет, – говорил дед, как бы оправдываясь. – Дробь мелка была. Что могла она сделать этому зверю, да еще в воде!.. Э, да он, кажется, уже и попался – гляди, невод сорвал!.. Плыви скорей, Камо, вытащи конец. Ах, проклятая, всех рыб передушит!

Камо снова разделся и поплыл к противоположному берегу.

Армен и Грикор, стоя у реки, смотрели, как дергается веревка, которой был прикреплен невод.

– Дедушка, ты думаешь, выдра поймалась? – спросил Армен.

– Как же иначе? Выскользнуть ей некуда – из рук деда Асатура не уйдет! – хвастливо сказал старик. – Вот только пока мы до нее доберемся, немало рыбы перепортит… Да что рыба – невод изорвет! Камо, живее!

Невод наконец вытащили. В нем сверкала серебристая гладкая спинка большой выдры. С ее кругленькой усатой хищной мордочки стекала вода.

– Порвала-таки, проклятая! Еще и удерет! – кричал дед возбужденно. – Эй, Грикор, сынок, чего ты ждешь? Прихлопни ее своей дубинкой по башке. Чего опешил?

– Да ведь подохнет, – серьезно сказал Грикор.

Армен, взглянув на длинный, с крюком на конце, страшный посох Грикора, отвел было глаза, но сейчас же обернулся снова.

– Погоди, не убивай, сниму сначала, – сказал он Грикору и направил на выдру свой фотоаппарат.

Выдра отчаянно билась и, пытаясь уйти, увлекала за собой невод. Лапы у нее были короткие, широкие, похожие на плавники. Она ползла, прижимаясь брюшком к песку. От воды короткий мех животного стал гладким и скользким, и выдра казалась голой. Когда же, барахтаясь в неводе, она перевернулась и на солнце сверкнуло ее светлое брюшко, мальчики решили, что такой красивой и нежной шкурки нет ни у одного животного на свете.

Дед выпростал невод. Часть рыбы ушла назад, в реку, через дыру, прорванную в --">