Валентин Дмитриевич Иванов - По следу. Возвращение Ибадуллы

Пора однако же.

Люди в воде и на песке. Самодельные тенты из простынь на палках. Никто не в силах сосчитать, что на пляж пришли, скажем, триста восемьдесят восемь человек, а ушли – триста восемьдесят девять…

Барашки открытого моря приходили на мель низенькими валами и рассыпа?лись совершенно домашним, уютным прибоем. Сегодня здесь могут купаться самые маленькие, двухлетние карапузы.

Пловец вышел на берег. Если его заметили наблюдатели, телефон уже успел сработать. На пляже никого нет в военной форме, но это еще ничего не значит. Впрочем, кто его узнает. Он – такой же, как все.

Он лег ничком, сильный – таких называют коренастыми – мужчина лет под сорок, с большой, лысеющей со лба головой, с пучками черных волос на плечах, предплечьях и груди.

На берегу он почувствовал, что еще не согрелся после стылой донной воды. Но лечь на спину он себе не позволил: могут заметить портсигар, а не все купаются с портсигарами. Черт! Будь это действительно портсигар! Готовясь к подводному путешествию, он три дня не курил, чтобы облегчить дыхание…

Услышав запах табачного дыма, он подсел к курильщикам, объяснил, что далеко уплыл от своей одежды, взял папиросу загорелой рукой… Да, ему здесь нравится. Да, он здесь уже недели две. Захотелось поболтать, и он думал и говорил по-русски без усилий.

Разнежился? «Спокойствие, спокойствие», – сказал он себе.

Трусики высохли, коробка не будет выдаваться. Докурив, он пошел вдоль линии прибоя. Приблизительно в середине пляжа выступ садов заканчивался белым рестораном, построенным с претензией на восточный стиль. В

полукруглых арках одноэтажного здания ветер надувал полотнища занавесей. Перед рестораном купальщики разместились в несколько рядов. И по-прежнему на берегу не было видно никого в военной форме.

Человек не вглядывался в лица: тот, кто смотрит, привлекает внимание и запоминается.

Он шел к стене, которая отгораживала место санаторного пляжа. Здесь, шагах в двадцати, сидел мужчина в соломенной шляпе, укрыв голое тело мохнатой простыней в широких красных полосах. Особенная, единственная на пляже простыня.

Человек присел, получил не случайную на этот раз папиросу. Произошел обмен несколькими фразами, незначительными, но вескими по порядку и условной форме.

В чемоданчике владельца краснополосой простыни нашлись туфли, белые брюки, сорочка с короткими рукавами. Такие вещи носят все или почти все. Конечно, принадлежности костюма были несвежие, ношенные несколько дней.

Встречавший, которого вновь прибывший звал без имени, просто – «друг», пошутил:

– Приданое новорожденному… – и пожаловался: – Я

торчу здесь четвертый день.

– Да, – согласился пловец, – но ты понимаешь, держалась слишком хорошая погода, и я задержался.

Он повторил:

– Держался, задержался, – и засмеялся над собой: –

тавтология! Но ведь и это на хорошем русском языке, а?..

Они побрели к ресторану. Вино местной марки «Геленджик» оказалось довольно приятным.

Ветер усилился. Незакрепленная парусиновая портьера ударила пловца по плечу – он вздрогнул и улыбнулся «другу». Еще немного этого вина… Как оно называется?.

Очень хороший день! Очень…

Назавтра «друг» провожал своего гостя. Они шли мимо бывшего укрепления. Больше ста лет назад русский солдат, который служил в одном полку со знаменитым офицером-поэтом, – просто с великим поэтом, поправился вчерашний пловец, – взорвал себя и пороховой погреб, чтобы лишить победителя плодов его победы. Да, горцы напали, желая раздобыть порох, а получили вулкан огня. Ошиблись.

В справочниках написано об этом случае. Справедливее сказать – о событии.

Памятный железный ажурный крест, на его цоколе несколько увядших букетов и один свежий…

Осыпавшиеся земляные валы защищало только держидерево. За валами – погранзастава. Встретились двое солдат. Для пловца они выглядели детьми: последний набор, прошлой осени, – девятнадцати- или двадцатилетние.