Эмилио Сальгари - Маяк

помешательству.

Трепанация помогла бы удалению костяной опухоли, давившей на мозг, и избавила бы старого моряка от страданий. Но у Роша не было денег, чтобы поехать туда, где искусные хирурги могли бы провести такую серьезную операцию, а там, где моряка лечили бесплатно, не было искусных хирургов, и потому Рош остался с поврежденным черепом.

Не имея никаких собственных средств и не будучи в состоянии продолжать службу во флоте, Рош был счастлив, когда его назначили смотрителем маяка на Песчаном острове. Место это оказывалось для него вдвойне выгодным: он имел почти взрослую дочь, которая могла служить ему помощницей при выполнении несложных обязанностей на маяке, и администрация назначила и Йоле, как звали дочь Роша, небольшое содержание.

Так и жили они, — старик и девушка, — почти в полном уединении, словно на необитаемом острове, на своем маяке, общаясь с людьми лишь раз в месяц, когда на маяк заходил, делая очередной рейс, маленький паровой катер, развозящий по всем маякам провизию и керосин для ламп.

Зима и весна 1889 года надолго останется памятной для всей Новой Шотландии. В тот год бури бушевали тут с небывалой яростью, производя сильные опустошения; не проходило недели без того, чтобы не разнеслась весть о крушении того или иного судна, о десятках жертв, потребованных морем.

И именно в эти бурные дни моряки заметили, что маяку на Песчаном острове начинает угрожать серьезная опасность. Волны размыли большой участок берега возле маяка, поглотили этот берег; волны, которые раньше и в самые сильные бури не докатывались до подножия маяка, теперь с ревом и гулом бились у его фундамента, обнажая огромные цементные плиты.

Йола под диктовку отца написала уже пару рапортов начальству, оповещая об опасности, грозящей маяку. Приезжала комиссия из портовых инженеров для освидетельствования состояния маяка, что-то высчитывала, что-то измеряла и записывала, составила полдесятка протоколов.

— Ну, старик, ты совершенно напрасно бьешь тревогу! — заявил старший инженер сторожу. — Маяк выстроен на славу, как будто весь вылит из одного куска стали, и об опасности разрушения и речи быть не может! Право же, у тебя и твоей дочери решительно нет оснований беспокоиться!

— Так-то так, а все же…

— На следующий год мы, вероятно, примем кое-какие меры. Попробуем укрепить берег. Может быть, придется подсыпать камней перед маяком, чтобы устроить подобие волнореза. Но для этого нужны специальные ассигнования, а в смете нынешнего года трудно выкроить хоть цент на ремонт твоего маяка. Да в этом и надобности нет. Можешь жить спокойно!

Рош придерживался иного мнения, но протестовать было бесполезно. Протест мог повлечь за собой потерю места — потерю куска хлеба.

И Рош остался на маяке. Только теперь каждое утро он угрюмее прежнего глядел на бушующее море, глядел на размываемый волнами берег, на все более и более обнажавшиеся цементные плиты фундамента.

— Плохо, очень плохо дело! — ворчал он, вспоминая, что еще полгода назад между подножием маяка и границей моря было куда большее пространство, чем теперь.

— Собственно, надо бы бросить все к черту и уйти, да куда теперь уйдешь?! — ворчал старый моряк, хмуря седые брови.

И потом успокаивал самого себя следующим соображением:

— А ведь в самом деле, маяк-то выстроен на славу! Авось, выдержит, не свалится! Поживем — увидим!

Но увидеть опасность, грозившую маяку, пришлось гораздо раньше, чем думал старик-сторож.

Незадолго до наступления пасхальной недели море словно обезумело. Через два дня волны оторвали от берега большой кусок, отделив теперь от острова ту часть, где стоял маяк, узким проливом. Цементный фундамент оказался совершенно обнаженным.

Как-то остановились старые часы, с давнего времени висевшие в маяке. Рош попробовал снова пустить их в ход, но тут же побледнел и схватился за голову: маятник часов цеплялся за паз, по которому раньше ходил свободно. Стена маятника покосилась, отклонилась от вертикали. Сама башня маяка, еще державшаяся крепко, превратилась в подобие знаменитой пизанской падающей башни.

— Нет, надо бросать, уходить с маяка! — решил про себя Рош. Но, чтобы не пугать дочери, он ничего не сказал ей, и когда Йола с ним заговаривала, Рош пытался говорить самым безразличным тоном, так плохо гармонировавшим с его угрюмым видом.

Как на грех, в этот именно период Рош сильнее, чем когда-либо, страдал мучительнейшими головными болями, --">