Константин Константинович Костин - 402 метра

машин, посередине проезжей части. Сейчас будет старт. Секунды потекли мучительно медленно.

Девушка ткнула в меня, выставив два растопыренных пальца. Вижу, не слепой. Я включил первую передачу и поиграл педалью газа. Лена повторила жест второй рукой, Слава так же рыкнул двигателем. Ишь, тоже не слепой!

Стартер подняла руки над головой, старательно прогнувшись и выставив вперед и без того объемную грудь. Краем глаза я заметил, как медленно, словно в заторможенной съемке, на дорогу полетел чей-то окурок. Раз, два, три секунды — и Лена рубанула руками воздух, опустив их по швам.

Я утопил в пол акселератор, одновременно отпуская сцепление. Ну, любимая, не подведи. С пробуксовкой, с диким визгом резины и ревом двигателя, оставив на асфальте добрую половину резины, 2110 сорвалась с места. Уши заложило, словно в самолете на взлете. Слава замешкал на старте, и теперь его 2112 отставала на полтора корпуса. Вторая. Колеса вновь пробуксовали, но спустя доли секунды нос задрался и продолжилось стремительное ускорение. Третья. Огни припаркованных автомобилей слились в одну сплошную полосу. Звук мотора рикошетил в туннеле из машин и отдавался многократным эхом, перекрывая децибелы стереосистемы. Четвертая. Фонарные столбы превратились в сплошной частокол, перегрузками меня вдавило в кресло. 2112 маячила в зеркале заднего вида. Пятая. Поле зрения сузилось до ширины дороги. Даже еще меньше. Стрелка спидометра перевалила через отметку "220".

Не помню, кажется, я закричал. Скорость вообще действует опьяняюще. Подобно цунами я пролетел мимо фиолетовой "семерки" с выведенным на корме клетчатым флагом. 402 метра, четверть мили, миновали как обычно — менее чем за полтора десятка секунд. Вот теперь и пригодились вентилируемые дисковые тормоза. Оставив на асфальте две угольно-черные полосы, моя крошка преодолела еще сотни две метров, и замерла.

Да, черт побери, два метра — это принципиально, я же сказал: четверть мили. Едва не задохнувшись в натянувшихся до предела ремнях, я заглушил двигатель. В висках стучала кровь, явственно слышалось биение сердца. Я победил.

Следом, свистнув тормозами, остановилась серебристая "двенашка". Флаг ему в зубы. Я победил. Сколько я слышал всякой фигни про наши гонки! Вплоть до того, что ставкой является собственный автомобиль, что призовой фонд составляет по двадцать кусков гринов. Фигня все это. Ящик пива — и довольно. Я победил.

— Ни хрена себе! — восхитился тезка, когда я вернулся на старт. — Вот это машинку мы собрали!

— Что, так круто? — осведомился я.

— Еще две десятых — и круче некуда, — заверил Саша.

Если я правильно понял, то еще две десятых — и мое время составило бы 11,2 секунды — то есть Челябинский рекорд на четверти мили! Да, действительно — круто. Вот что значит, собирать машину с душой, ласково ввинчивая каждый винтик и вболтивая каждый болтик. С другой стороны, вполне возможно, что причина не в душе и ласке, а в двенадцати тысячах евриков, вложенных в мою бестию. Хотя, в конечном счете, дело не в деньгах, а в умении.

Я сел на капот Сашиного джипа, свесив ноги на кенгурин, и достал сигарету. Руки до сих пор дрожали. Да, пронестись 402 метра на такой скорости — неплохой способ расслабиться. Неплохой, пока в голову не взбредет мысль о том, что какой-нибудь излишне любопытный зритель может вылезти на дорогу, и тогда… тогда ответственность за все последствия буду нести я, только я, и никто, кроме меня. А если более конкретно — на дороге останется только мешанина из металла, крови, мяса и костей. Остальных — и гонщиков, и зрителей, и организаторов, как ветром сдует.

— Не расслабляйся, — похлопал меня по плечу Пчелкин.

Мимо, подняв вихрь из окурков и фантиков, пронеслись участники следующего заезда.

— Я и не расслабляюсь, — ответил я.

— Через два заезда полуфинал, — проинформировал меня тезка.

— Какие два заезда? — удивился я. — Зарегистрировалось человек пятнадцать, не меньше.

— Шестнадцать, — уточнил Саша. — Но остальные, после твоего дефиле, забрали деньги и отказались от участия.

— Вот козлы! — я спрыгнул с капота.

— Козлы, — прокричал напарник, стараясь перекрыть голосом нарастающий рев двигателя.

— Ложись! — завопил Павел, сшибая меня с ног.

Я вжался в асфальт. Президент ЛЛАС — не такой человек, чтобы пугать зря. В ту же секунду раздался оглушающий удар, скрежет рвущегося металла и звон бьющегося стекла. На меня --">