А Львов - Китайские миллионы

«Дельта», «Дельта» знаменитого американского общества «Nord Staar», которое мы разорили, купив у него затем все стимеры. О, сэр! «Мицу-Биши» теперь первое общество на Тихом океане, и мы колоссально теперь заработаем, у нас здесь нет соперников! — как горохом сыпал на довольно сносном английском языке маленький японец в куцей ливрее, белом переднике и перчатках.

— Вы интересуетесь обществом? — продолжал он, перебитый повторенными вопросами Будимирского. — Прекрасное общество. Человек двадцать из высшего общества Нагасаки, Токио и Иеддо, один даже граф, секретарь посольства, едущий в Гон-Конг, откуда он на английском стимере едет в Англию. Вы ведь, сэр, тоже на родину? Компаньоном вашим будет вместе с двумя английскими офицерами, — один из них ранен, другой болен, лихорадка мучит, и он лежит на вате, закутанный одеялами, несмотря на прекрасную погоду, Ах, сэр, полюбуйтесь сегодня закатом, — чудный будет, — солнце опять, как вчера, кровавое опустится в море крови… Замечательное явление, наблюдаемое во все время этой прекрасной войны. Почему прекрасной? Но ведь, кроме нас, никто от нее не выиграет, — ведь мы же теперь все поставляем и русским, и всем европейцам, и китайцам… Да, виноват, вы обществом интересуетесь… Французский монсиньор едет с двумя секретарями и женой, т. е. сестрою: у них ведь жен не полагается; еще французский коммерсант и больной офицер, двое русских, — не знаю из каких они; человек десять немцев, трое — с женами, очень толстыми, и… ваша соседка, — вы знаете, дамское отделение здесь рядом с вашей кабиной, за занавесью. Indeed! Великолепная особа… и довольно таинственная… Рекомендую, сэр, обратить вам на нее свое внимание не только как на женщину-красавицу, ибо вам брак разрешается, но и как на заблудшую овцу, ибо вы духовный пастырь… Впрочем, она очевидно католичка, из Португалии вероятно, если не из Макао, ибо едет она в Гон-Конг… Японец взглянул на часы.

— Прошу прощения, сэр! Сейчас lunch будет. Прикажете сюда подать?

— Да.

В ожидании lunch'a из двенадцати блюд восточно-английской кухни, щедро сдобренных кайенским перцем, начинающихся неизбежным бифштексом и кончающихся неизменным кэрри¹, Будимирский углубился в чтение не Гессе Вартега, а «Les femmes galantes», и продолжал чтение вплоть до тех пор, пока не смерклось. Тогда он, нахлобучив широкополую шляпу и завернувшись в плащ, вышел на палубу.

У капитанского мостика группировалась «аристократия» пассажиров, несколько японцев, и здесь даже, на пароходе, в черных рединготах и излюбленных ими котелках; высокий англичанин, несомненно военный, с перевязанной рукой, пара шведов с женами рука об руку и с толстыми сигарами в зубах; громко болтавший на скверном английском языке француз и неопределенной национальности личность, судя по постановке ног и жестикуляции — моряк.

Будимирскому пришлось пройти около этой группы, беседовавшей о последних военных операциях Вальдерзее у Пекина, но эта беседа сразу оборвалась, когда «аристократы» увидели больного пассажира кабины № 23.

«Обо мне говорят» подумал Будимирский и направился на пустынный ют. Здесь в качалке лежал больной англичанин, да у самого борта, сидя на индийском кресле и свесившись головой к воде, виднелась стройная женская фигура, голова которой была накрыта испанской черной кружевной мантильей.

Будимирский уселся у противоположного борта — ни женщина в мантилье, ни больной не обратили на него внимания — и стал смотреть в сторону запада, подернутого кровавым следом после заката.

Перед ним, как реальная, встала было картина убийства Прокофьева, но он стряхнул с себя эту галлюцинацию, отыскал на борте пуговку звонка, приказал подать себе черного кофе с коньяком и предался сладким мечтам, потягивая коньяк и куря сигару.

Ему было о чем помечтать, — а безмятежная морская гладь кругом и легкое вздрагивание могучей машины стимера убаюкивали его, заставляя уноситься мечтою вперед, в будущее.

Каково оно будет? То, чего Будимирский добивался всю жизнь — миллионов, он приобрел сразу и безнаказанно, ему остается только основательно обдумать планы, как истратить эти миллионы, как устроить дальнейшую жизнь и где… План этот набрасывался уже в общих чертах в ту безумную ночь и преступный день, когда он опоил Ситреву и задушил хлороформом Прокофьева, но он и тогда сознавал слабые стороны этого плана…

Его мечты были прерваны ударом тамтама. Звали к обеду, и --">