Владимир Андреевич Мильчаков - Повести и рассказы

б за дело взялся опытный врач. Но к какому врачу могла обратиться девушка-батрачка из глухого селения в Туркестане, сотрясаемом первыми, еще отдаленными ударами революции?

После смерти Хасият-биби большую часть черной женской работы в доме Тургунбая выполняла Ахрос. Турсуной и раньше, еще при жизни матери, была добра с Ахрос. Сейчас же, после возвращения Турсуной из Ташкента, девушки особенно сблизились. Ахрос могла часами слушать рассказы Турсуной об удивительной ташкентской жизни: о музыке, которая часто по вечерам играет в городском саду, о богатых ташкентских базарах, об огромном, по мнению Турсуной, заводе, на котором работал Ахмедбай, и даже о совсем уж необыкновенных вещах: о каких-то картинах, в которых люди ходят и действуют, как живые. Такие рассказы Турсуной обычно заканчивала сожалением, что ей пришлось вернуться в Ширин-Таш.

И сегодня, после рассказа о ташкентских чудесах, девушка начала сетовать на то, что интересная жизнь ее у дяди Ахмедбая так неожиданно закончилась.

— Мне у дяди очень хорошо было. Он совсем не такой, как здешние люди. Он добрый. Только в мечеть даже по пятницам не ходит и дома не молится. У дяди жена, тетя Магруфа, открытая ходит. Только если в город идет, на базар — паранджу надевает, — рассказывала Турсуной и, понизив голов, добавила. — И я там не закрывалась. Даже когда к дяде знакомые приходили, те, что с ним на заводе работают. И по двору открытая ходила. А двор большой. В том доме, где дядя живет, народу очень много.

— Интересно там жить, — грустно сказала Ахрос.

— Очень интересно. Один раз весной очень большой праздник был. Весь народ несколько дней по улицам гулял. Флаги носили красные. Пели, смеялись все, радовались. Дяди два дня дома не было. Мы с тетей ходили смотреть, как люди гуляют. Я никогда не думала, что красной материи так много наделать можно. А потом дядя меня и тетю Магруфу брал на этот… как его… ну, вот, забыла… Ну, такой большой праздник. Народу много там… Все стояли и слушали, а ученые люди один за другим говорили всему народу. Только я плохо поняла, о чем говорили… Да, вспомнила! Митинг — этот праздник называется.

— А дядюшка Тургунбай знает об этом? — полюбопытствовала Ахрос.

— Нет, что ты!.. — даже отодвинулась от подруги Турсуной. — Ничего не знает. Он потому меня и увез от дяди, что в Ташкенте началась эта… как ее… революция!

Ахрос невесело улыбнулась.

— Если бы дядя Тургунбай узнал об этом, он бы кричать начал. Ругался бы очень.

— А знаешь что, Ахрос, — шепотом заговорила Турсуной, пододвинувшись вплотную к подруге. — Отец теперь стал не такой, как всегда. Раньше он только по пятницам в мечеть ходил, а сейчас — каждый день. В Шахимардан часто ездит на могилу святого…

Турсуной замолчала. Слепая несколько мгновений не отвечала, словно ожидая, что Турсуной скажет еще что-нибудь. Но Турсуной, нетерпеливо положив руку на плечо подруги, потребовала:

— Говори. Ты, наверное, что-нибудь слышала?

Ахрос начала говорить тоже шепотом, медленно, словно обдумывая каждое слово.

— Дядюшка Тургунбай не один ездит в Шахимардан. Все ездят. И Абдусалямбек ездит, и старшина Данияр ездит… к ишану Исмаилу Сеидхану. Говорят, у русских война началась. Советоваться ездят, как быть. Говорят, мусульмане против русских будут. Наверно, и здесь война будет.

— Как ты это узнала?

— Баймурад как-то вместе с хозяином был в Шахимардане. Слышал там. Приехал и рассказал Джуре, а Джура — мне, — прошептала Ахрос.

В богатом хозяйстве Тургунбая летом работало по десять, а то и по пятнадцать сезонных работников. Баймурад и Джура были постоянными батраками, причем Баймурад считался любимцем хозяина. Турсуной передернула плечами.

— Не люблю Баймурада. Он на кошку похож. Ходит, словно подкрадывается, и говорит всегда сладеньким голосом.

— А что тебе до него, — равнодушно ответила Ахрос. — Ты хозяйская дочь, вот он тебе и улыбается.

— Зачем отец всегда с Баймурадом ездит? Ведь Джура лучше.

— Да, — нерешительно подтвердила Ахрос, — Джура хороший. Он честный и добрый. — И, заминая разговор о Джуре, Ахрос, подняв лицо и глядя на подругу незрячими глазами, спросила:

— Ты правда в Ташкент опять хочешь уехать?

— Тише ты, — остановила Турсуной подругу. — Говори тише. Услышит кто-нибудь.

— Кто может услышать? — усомнилась Ахрос. — Дядюшка Тургунбай — в отъезде, Джура — на поле, а Баймурад во дворе --">