Луис Ламур - Шалако

любого расстояния нельзя было разглядеть, поэтому он задержался здесь еще, глубоко затягиваясь крепким табаком.

Четверо стреляют одновременно только из засады, а Шалако не питал иллюзий на счет людей, убивающих из укрытия, и их отношения к чужаку, который мог увидеть слишком много.

Если и была в нем какая-то мягкость, то в его холодных зеленых глазах она никак не отражалась. В них не было тепла, не было никаких иллюзий. Он смотрел на жизнь трезво, бесстрастно и чуть насмешливо.

Шалако знал, что своей жизнью обязан осторожности и везению, что первый встречный может убить его, на следующей миле лошадь может сломать ногу. А в пустыне человек без коня — на две трети покойник.

По его мнению, те, кто считал свою судьбу предначертанной свыше, дураки. Природа безучастна и неумолима. Он видел слишком много смерти, чтобы придавать ей значение, и слишком много жизни, чтобы верить, будто удел людей интересен кому-нибудь, кроме тех, кто от них зависит.

Жизнь неистребима. Люди, животные, растения рождаются и умирают, проживают свой краткий срок и уходят, их места заполняются так быстро, что вряд ли можно заметить перемену.

Неизменны только горы, но и это фикция, возникшая в головах людей от того, что горы живут дольше. Шалако знал, что будет жить, пока сохраняет осторожность, считается с реальностью и не лезет под пулю.

И все же у него не было иллюзий: при всей предусмотрительности смерть могла настичь в любой момент.

Граница между жизнью и смертью очень узка. Сухой колодец, случайное падение, шальная пуля… или незамеченный апач. О пуле с именем думают только дураки… пули всегда безымянны.

За спиной, на востоке, лежала Мексика, но по его следам мог идти только апач или волк. Он умышленно не приближался к известным колодцам, держась более суровой местности, отыскивая редко используемые источники и обходя места, где обычно бродят в поисках пропитания апачи.

Весь день путник никого не видел и никто не видел его. Он был в этом совершенно уверен, потому что, если бы его заметили, он был бы уже мертв. Но он знал, что апачи спустились с гор Сьерра-Мадре и двигаются на север.

Об этом ему поведали иероглифы пустыни: следы неподкованных лошадок, опустевшие ранчо, легкие цепочки следов в пыли и, разумеется, сигнальные дымы.

Придерживаясь источников и естественных водоемов, он был в безопасности. Такие места посещались только в конце года, в сухой сезон. Ранней весной колодцы в пустыне полны и уходить от них нет необходимости.

Он снял шляпу и вытер пот. До него больше не доносилось ни звуков, ни запаха пыли. Вокруг раскинулась пустыня, такая же как в день сотворения мира. И все-таки путник не двигался.

На юго-востоке возвышался пик Большой Хетчет высотой в восемь тысяч футов. Шалако пересек границу между Мексикой и Штатами у предгорий Сьерра-Рика, зная примерное расположение колодца, к которому направлялся.

До колодца было две мили по каньону, и к нему вели два пути. Один шел на юго-восток, затем поворачивал на запад к Уайтуотер-Уэллс и даже проходил по земле апачей.

Вторым путем редко пользовались даже индейцы, древняя тропа существовала со времен мимбров, давно исчезнувших со своих старых мест, а, может быть, и с лица земли.

Этот путь шел почти прямо на запад, был немного короче и менее опасен. Мозг человека по прозвищу Шалако, как и любого человека с Запада, был настоящим кладезем подобной информации. Путеводителей и карт не было, сведения находили в следах у лагерных кострищ или фургонов.

Стояла жара, и чалый мустанг покрылся пылью и потом. В апреле на границе бывает холодно. Но случается и жара, как сейчас.

Шалако пустил коня шагом, чтобы не поднимать пыль. В тени ближайшего валуна раздраженно зазвенела гремучая змея, какое-то время рядом бежал, составляя компанию, чапарельный петух.

Шалако задержался у железных деревьев, наслаждаясь запахом желтых цветов «кошачьего когтя». Низкорослый кустарник, иногда называемый «погоди минутку», своими диковинными крючковатыми шипами изувечил немало коней и других животных.

Глаза Шалако изучали пустыню. На песке виднелся след ящерицы… вокруг цветков жужжали пчелы. В отдаленных каньонах начали расти тени, хотя солнце все еще стояло высоко.

Всадник поехал дальше. На склоны он поднимался осторожно, как только голова оказывалась над гребнем, замирал и притворялся камнем, — двигались только глаза, осматривая все, что попадало в поле зрения.

Спустя час медленного --">