Томаш Пациньский - Линия огня

чувствуя, как дрожат ноги. Эти ПХВ плитки такие холодные. Тихо, чтобы не пошевелить скрипучую кровать, она вползла под одеяло. Осторожненько увеличила громкость, на самую чуточку. Все равно, все диалоги она знала на память.

Долбаные праздники. Мама вернется только под утро, бледная под макияжем, долго еще будет разминать опухшие от туфель на шпильках стопы. Дядюшка же будет шастать по квартире, перекидывая старую мебель, и разыскивать бутылку, которую обязательно сунул куда-то вечером. Пока не найдет и не сделает пары глотков, под руки ему лучше не попадаться. Понятное дело, лапать еще не будет, не утром, но вот в глаз дать может. Инстинктивно коснулась до сих пор еще опухшей губы. Это он утром угостил, несмотря на то, что мама пообещала ему за это глаза выцарапать. Все-таки стукнул, утром в канун Рождества.

- Неужто жизнь всегда такая сраная? – спросила Матильда.

- Всегда, - ответила она вместе с Леоном. – Всегда, сестренка... – прибавила она чуть позже.

  

Матильда складывала пистолет. Оксидированные детали безошибочно попадали на свои места.

Вот мог бы притащить что-нибудь подобное, этот чертов святой Николай. Оставить есть где, усмехнулась про себя, даже елочка имеется. С лампочками, купленными у русаков за десятку; дядька дернулся, когда увидел, как мама принесла зеленое деревце. Даже пытался быть милым, но уже после того, как засосал свою порцию. Слишком милый. Она задрожала, вспомнив прикосновение слюнявых губ на щеке, как царапала небритая кожа. И лапу, больно сжавшую ягодицу. Теперь синяк останется.

Мама тогда заорала на него, рванула за плечо, блеснула ногтями в зенки. Тот начал по-глупому объясняться, болтливый и добродушный после первой утренней чекушки. Закончилось все скандалом.

Вот мог бы принести пистолет. Мог бы... Только ведь никакого святого Николая и нет. Быть может, под ёлкой она сама найдет банкнот, от мамы, понятное дело, если встанет рано, если дяденька не успеет спионерить на водяру. Потому что мама заскочит только под утро, на минутку. И снова отправится на работу. Очень много пьяненьких папочек и дяденек шляется по забегаловкам, вместо того, чтобы примерно сидеть с семьей. Намного больше, чем в обычные дни. И, как говорила мама, как их не ощипать. Естественно. Ведь могли бы завертывать подарки вместо того, чтобы заливать глаза и искать на жопу приключений. Ведь никакого Николая нет...

Но вот пистолет принести бы мог. Она представила, как стоит над дядькой, представила искривленное страхом лицо, мушка точно между набежавшими кровью буркалами. Вооо... теперь не будешь распускать руки...

Только Николая не бывает. А дядька не торгует дурью, вообще ничем не торгует. Никто не придет его убить, никакой Олдмен со своей командой. Потому что дядька ни у кого дурь не свистнет, ни у какого крупного босса. Самое большее, это снова заявится участковый, а потом дядьку выпустят по причине мелкого вреда для общества. И ладно, хотя бы пару дней.

Нет Николая. Тогда на кой ляд эта долбаная ёлка? На кой ляд все это?

  

Никто не запустит корней. Обманываешь себя, Матильда. Это всего лишь растение, дурной сорняк. Леон ушел и не вернется. Ты осталась одна, глупая засранка.

Девочка вытерла слезы, нажала на кнопку выключения пульта. Конечные титры превратились в тонкую линию, затем в точку. Точка погасла; экран еще несколько секунд светился, бледный прямоугольник в темноте. Потом стал совершенно темным.

И вот тогда она услышала тот звук. Тихий перезвон колокольчиков.

  

Jingle bell, jingle bell... Серебристый звон колокольчиков настырно складывался в мелодию, он доходил откуда-то снаружи, из-за темного, плотно закрытого шторой окна. Звоночки приближались и удалялись. Лежала тихонечко, вновь была маленькой девочкой, а не лишенным иллюзий, жестоким подростком. Широко раскрытыми глазами всматривалась в темноту, но вместо нее видела сияющую ёлку, серебристые нитки дождика, цепочки из цветной бумаги. Круглые шарики, так смешно отражающие детские лица, увеличивающие любопытные носики, пухлые щечки. Белоснежек с гномиками, олененка Бемби – или как там его звали...

Колокольчики зазвенели еще раз, потом затихли. А потом...

Из-за тонкой стенки донесся глухой стук, невнятная ругань. Девочка застыла, куда-то исчезла ёлка,

--">