Мишель Зевако - Нострадамус

могла вымолвить ни слова, выпрямился во весь свой могучий рост, большими шагами подошел к двери, распахнул ее и прокричал громовым голосом:

— Эй, пажи, мой шлем! Мою кирасу! Мой меч! Офицер, соберите двадцать крепких солдат: мы идем арестовывать женщину, обвиняемую в колдовстве. Пусть предупредят палача, чтобы он немедленно приготовил костер на Гревской площади. Я поймал ее! — проворчал он с ужасающим вздохом облегчения. — Она у меня в руках — эта старуха, которая осмелилась проклинать меня перед всеми! Что ж, посмотрим, буду ли я растерзан и разорван в клочья, как олень сворой собак!

Мари была потрясена, она едва не теряла сознание от ужаса, но, собрав последние силы, чтобы не упасть без чувств, подошла к отцу и сказала твердо:

— Сударь, вы этого не сделаете! Не вынуждайте меня стать предательницей, доносчицей! Меня — поставщицей живого товара для палача! Вы затеяли гнусное дело, отец. Сжальтесь хотя бы над собственной дочерью: подумайте о ее чести, о ее покое! Несчастная женщина! Она пожалела меня, она так старалась меня утешить! О боже, как чудовищно то, что вы задумали! Нет, это невозможно! Вы не сделаете этого! Вы…

— Хватит! — прервал девушку отец.

Он резким движением оттолкнул цеплявшуюся за него Мари и вышел в коридор. Дверь захлопнулась. Девушка кинулась к ней, попыталась открыть, но та уже была заперта на ключ. Вне себя от стыда и отчаяния, Мари металась по комнате и не могла найти себе места. Глаза ее затуманились, голова закружилась.

— Боже мой, что я сказала! — горячо шептала она. — Что я наделала! Несчастная! Что подумает, что скажет Рено, когда узнает, как я послала на костер невинного человека! Дочь Круамара! Предательница! Доносчица! И это я! Дочь, достойная своего отца! Рено, Рено, ради всего святого, только не бросай меня, не отказывайся от меня!

Девушка с белокурыми косами снова бросилась на колени перед распятием и начала исступленно молиться. И только тогда в душе этого полуребенка поднялась волна чувства, до тех пор Мари незнакомого. До сегодняшнего дня она обожала отца. Теперь она его ненавидела. Теперь и она проклинала имя Круамара. Она проклинала собственное имя! Нет, больше она не станет его носить! Нет, не станет, никогда не станет!

III. Два профиля демонов

Верный своему обещанию не пытаться узнать, кто его возлюбленная, Рено уходил с Гревской площади, сопротивляясь искушению в последний раз обернуться и хотя бы прощально помахать рукой Мари. Он опьянел от радости, обещанной на завтра, он позабыл о Круамаре, он позабыл даже о собственном отце, позабыл обо всем на свете… Легкими шагами, то и дело поглядывая в высокое чистое небо, он приближался к мосту Нотр-Дам, где стояли два молодых человека — два знатных сеньора, казалось, дожидавшихся именно его. А пока они беседовали между собой. Один — светловолосый, сероглазый, с тонкими губами, одетый необычайно изысканно, — был графом Жаком д'Альбоном де Сент-Андре, другой — брюнет сумрачного вида с напряженным выражением лица, одетый куда беднее, — бароном Гаэтаном де Роншеролем. На лицах обоих явственно читалась зависть. Только у первого это была зависть со слащавой, но недоброжелательной улыбкой, а у второго — зависть черная, с усмешкой, от которой веяло смертельным холодом.

— Ну, и вот тебе, дорогой, последние дворцовые новости, — сказал д'Альбон де Сент-Андре, продолжая начатый разговор. — Постарайся, если сможешь, извлечь из них выгоду для себя.

— Хорошо тебе так говорить: тебя-то принцы принимают по-свойски, — проворчал Роншероль, злобно вздохнув. — Надо набраться терпения, наступит и мой черед! Так, значит, оба королевских сына влюбились?

— Еще как влюбились — просто до безумия! И действительно оба сразу: и принц Франсуа, и принц Анри. И действительно в одну и ту же девицу. Они оспаривают право на нее и готовы начать войну друг с другом ради ее прекрасных глазок. А она… Она вроде бы пренебрегает ими обоими, потому что, как говорят, сия благородная девица каждое утро прогуливается под тополями на краю Гревской площади с одним… А! Вот и наш дорогой и преданный друг Рено! Он уже подходит к нам, — прервал собственные излияния Сент-Андре, как-то нехорошо усмехнувшись.

Гаэтан де Роншероль вздрогнул. Лицо его еще больше помрачнело. Кулаки сжались. Что до Альбона де Сент-Андре, то в его и без того холодном взгляде сверкнул отблеск стали. Дух ненависти распростер крылья над двумя --">