Яна Каляева - Комиссар

просто. За свободу. Капитализм – система, в которой не свободен никто. Работаешь ты по десять часов в сутки, чтоб оплатить койку в туберкулезном подвале, или понукаешь других к такой работе на благо хозяина, или даже пользуешься плодами чужого труда – ты ничего не можешь поменять. Имеет значение потребление, а не созидание. Но разве мы должны жить ради того, чтоб другие могли потреблять плоды нашего труда – или чтоб потреблять плоды чужого труда самим? Вся свобода сводится к тому, чтоб пытаться по головам других людей залезть повыше в этой цепочке. В этом вынужденном, отчужденном труде мы не утверждаем себя, а отрицаем. Не жизнь, а непрерывное принесение себя в жертву – и ради чего? Чтоб у капиталистов были деньги на роскошь и войны? Но ведь люди могут быть свободны и заниматься творческим трудом на общее благо, для развития всех, а не чтоб одни богатели за счет других.

– И что же, вы услышали это все от кого-нибудь и пошли за это воевать?

– Я сама читала и думала. Но, если честно, я никогда не выбирала, воевать мне или нет. Война пришла ко мне двенадцать лет назад. Белосток, девятьсот шестой год. Погром. В мой дом ворвались, мою семью убили. Никто не ответил за это. С тех пор я на войне.

– На войне с русским народом?

– Не повторяйте эти черносотенные глупости, – поморщилась Саша. – Белосток – там в большей степени польский народ, если это вдруг почему-то важно. Русский народ, еврейский, какой угодно – нет разницы. Дело не в народах, а в порочной системе общественных отношений. В системе, которая лишает целые нации или классы права на человеческое достоинство.

– Но ведь человека нельзя лишить человеческого достоинства никакими действиями извне, – возразил Щербатов. Он уже почти сидел в постели и вообще начал выглядеть более живым. Возможно, его лекарство подействовало. Но скорее это был лихорадочный подъем перед наступлением кризиса. – Человеческое достоинство заключено внутри человека. Никто не способен его отнять. Оно есть тогда, когда человек находится на своем месте и выполняет свой долг. То, что я вижу здесь, – Щербатов кивнул куда-то в сторону Екатерининского канала за окном, – я вижу множество людей, которые свой долг позабыли. Потеряли свое место в жизни. Солдатские комитеты дезорганизовали армию, и фронты захлебнулись один за другим в солдатской же крови. В итоге позорный Брестский мир, потеря всего, за что мы воевали четыре года.

– Но ведь вы демобилизовались только в марте. Значит, вы смогли продолжать командовать своими людьми и после демократизации армии?

– Командовать… сложно это так назвать. Моя батарея сохранила боеспособность. Ни братаний с врагом не было у нас, ни расправ над офицерами. Но это не моя заслуга. С нами стоял пехотный батальон, штабс-капитан Федор Князев им командовал. Сам из крестьян, начал войну солдатом. Возглавил Солдатский комитет и сумел удержать от сползания в хаос и свой батальон, и сопряженные с ним подразделения. Когда мы получали команду идти в атаку – мы шли в атаку. Но что толку, когда соседняя часть может просто общим голосованием решить не вступать в бой.

Надо же, поразилась Саша, Щербатов спокойно и с достоинством говорит, что сам не справлялся с ситуацией, и признает заслуги другого человека. Девять из десяти людей на его месте сочинили бы историю, в которой выглядели бы лучше. Причем не для собеседника сочинили бы – для самих себя в первую очередь.

– Здесь, в Петрограде, то же, что и на фронте, – продолжал Щербатов. – Грабежи, мародерство, повальное пьянство. Рабочие и матросы ведут себя как скот. Это и есть та свобода, за которую вы сражаетесь?

– Люди ведут себя как скот, – ответила Саша, – потому что с ними много веков обращались как со скотом. Потому что их не научили быть людьми. Потому что люди вашего круга считают людьми только себя. Нам потребуются годы кропотливого труда, чтоб объяснить тем, кого вы называете скотом, как это – быть людьми. Чтоб научить их быть свободными.

– Скот нельзя научить быть людьми, Александра Иосифовна. Его можно только загнать в стойло. И это именно то, чего вы, большевики, не делаете. По существу вы только поощряете скот оставаться скотом.

– Потому что они люди прежде всего. Но не только поэтому на самом деле, – Саша поерзала, пытаясь усесться на грязном полу поудобнее. Хотелось курить, но больному это могло навредить, он и так держался на одном только полемическом запале. – Знаете, многим удобно сваливать --">