Дан Берг - Шимшон

слова вразумления, а утром Длила отправлялась к узнику и выкладывала ему, что накануне удумали, а потом уныло возвращалась, не солоно хлебавши. Утешая невестку, Флалита, бывало, ласково погладит ее по животу и подмигнет.

Настал праздничный день. Язычники собрались в своем храме – общим числом три тысячи человек. И Длила была среди гостей. Она ждала – вот-вот доставят Шимшона, и жрец задаст ему решительный вопрос, и невольник предпочтет жизнь и разум, а потом она шепнет ему на ухо кое-что, и он изберет любовь и свободу.

И вот привели закованного в цепи Шимшона. Глаза его лихорадочно блестели, как у человека, отважившегося, наконец, покончить с раздумьями, и изнывающего от нетерпения – скорей бы уж сделать драматический шаг.

Жрец и старейшина подступили к узнику и спросили громоподобно, каков его выбор. И во всю мощь своего голоса, чтобы слышали все не только в храме, но и на площади перед ним, Шимшон прокричал: “Слушайте меня, филистимляне! Отныне и навеки – я ваш! А теперь раскуйте меня!”

Всеобщее ликование охватило праздничную толпу. Язычники с площади бросились под своды храма – каждый хотел взглянуть на героя вблизи, коснуться рукой, услыхать слово. По знаку старейшины охранники освободили Шимшона от цепей. Длила кинулась к нему, обхватила за шею и произнесла сокровенное, их двоих касаемое.

Услыхав это, он взглянул на нее, как раньше когда-то глядел, и сказал: “Я узнал тебя, ты – Длила! Слушай меня. Я одинок, я в тупике, я не исполнил миссии, я принес горе всем. Я не достоин жизни! А дитя наше пусть живет!”

Шимшон схватил Длилу за плечи и отшвырнул ее далеко прочь – на самую площадь. Волосы его отросли, и сила вернулась. Он обнял могучими руками две главные колонны и потянул их, что было силы, и они надломились, словно тростинки, и крыша храма рухнула вниз и погребла под собой Шимшона и с ним бессчетное число язычников.

***

Длила едва добралась до Цоры. Бела, как мел. Испуганный ужасным ее видом, Маноах поднес стакан воды. Он подумал, что беременность тяжела невестке – пусть отдохнет с дороги.

– Где Флалита? – слабым голосом спросила Длила.

– Прилегла с устатку, уснула.

– Сядь, Маноах…

– Я лучше поесть тебе соберу!

– Сядь, Маноах!

– Ну, сел.

– Шимшон погиб… – едва вымолвила Длила и поперхнулась страшными словами.

– Что? Как?

– Он убил себя!

– Флалита, просыпайся! – вскричал Маноах, вбежав в комнату к жене.

– Что случилась?

– Шимшон погиб! Мы идем в Тимнату!

– Вам нельзя туда! – давясь слезами, проговорила Длила, – вас убьют!

В первые часы Флалита не осознавала случившегося. Она слушала и не слышала Длилу – надрывную ее речь пополам с рыданиями. “У нас не будет могилы. Его тело не отыскать среди тысяч других…” – эти слова Флалита усвоила вполне.

***

Должно быть, небеса осведомлены отменно о всяком шебуршении на земле. Только рухнул храм, а уж ангел Пахдиэль тут как тут, спустился с высот, и побывал в Тимнате и примчался в Цору. Работы непочатый край – обмозговать события и записать для вечности. Досада и радость вместе вошли в ангельское сердце: безвременно окончилась миссия назира, но велик подвиг его последний.

Где взять слова, чтоб описать муки Маноаха и Флалиты? Страшнее иметь и потерять, чем не иметь совсем. И что за дело родителям до чужих смертей, коли своя катастрофа все перевесит? Нет больше сына, навсегда сгинул Шимшон. Он не погиб в бою, не умер от ран, не казнен врагами и даже не предан друзьями. Он убил себя сам!

– Он не подумал о нас, – нашла слово укора Флалита.

– Безумного нельзя винить, – нашел слово оправдания Маноах.

– Болезнь души – худший из недугов… – прошептала мать.

– Непоправимость – худшее из несчастий… – добавил отец.

– Мы виноваты, мы проглядели начало помрачения ума… – сокрушалась Флалита.

– Мы слепы! Его, вечно одинокого, не имели права отделять от себя, а мы… – поддакивал Маноах.

– Нам не долго осталось… – утерла слезу Флалита.

– Этим утешимся… – поддержал Маноах.

– Я вас не покину, – вставила слово Длила, – я рожу вам внука, он подрастет чуток, и вместе все покинем эту кровожадную землю.

– Ах, Длила, – промолвила Флалита, обняв невестку, – наши глаза закроются раньше, чем откроются маленькие глазки… Сердцу не принять утрату, и возмещения не будет…

***

Пахдиэль был безжалостен к старикам. Обвинил их в том, что не уберегли --">