Далия Мейеровна Трускиновская - Вологодские заговорщики

пути, мы уже не имеем нужды захватывать пустоши и непроходимые чащобы. Зачем тратить деньги понапрасну на товар, который через несколько лет сам без шума и суеты окажется в наших руках?

Король усмехнулся.

— Ты сам понемногу становишься коммерсантом, сэр Роберт.

— Но ведь и вашему величеству приходится беспокоиться о деньгах. Времена рыцарей Круглого стола давно миновали — и я всегда удивлялся, как они пускались в странствия без единого шиллинга в кошельке.

Король сам наполнил кубки.

— Пей гипокрас, мой друг, — ласково сказал он. — И передай коммерсантам — их король будет думать о них. Твое здоровье, друг!

Глава 1 «Отпусти хлеб свой по водам…»

Бывший подьячий Старого Земского двора Иван Андреич Деревнин никак не мог вычитать вечернее правило. Следовало бы, пожалуй, впредь звать внука Гаврюшку, чтобы по молитвослову следил и, чуть что не так, подсказывал. Ослабел глазами подьячий Деревнин, пелена перед ними туманная появилась, потому и пришлось уйти с Земского двора. Кабы знал заранее — весь молитвослов бы назубок затвердил. А теперь — спотыкайся, как хромая кобыла, мучительно вспоминая нужные словеса…

Да еще мысли. Совсем худые мысли. Неладно на Москве…

Уж до того неладно, что за изголовьем у бывшего подьячего лежит большой нож-подсаадачник, а на столе, где, казалось бы, совсем недавно сличал и перебелял взятые на ночь в приказе столбцы, вместо чернильницы и перьев — кистень. В углу же прислонен бердыш, с которым Деревнин смолоду научился управляться.

Кистень непростой — в свое время был взят у собственноручно убитого лесного налетчика. Оружие в ближнем бою понадежнее пистоля, опять же — заряжать его нет нужды. Но и пистоли в хозяйстве есть…

— Дожили! Полон дом оружия! Словно Мамаева нашествия ждем… — проворчал Деревнин.

Помолиться следовало о многом. О том, чтобы Господь многочисленное семейство милостью своей не оставил. О здравии раб Божиих Прокопия с дружиною и иерея Гермогена. И чтобы кончилась наконец смута — хоть чем-нибудь да кончилась! Слыханное ли дело — патриарх в узилище! Сам патриарх! И, сказывали, оттуда ухитряется рассылать грамотки — чтобы народ поднимался на борьбу с польскими панами, захватившими Москву.

И еще о том помолиться, чтобы послал наконец Господь государя. Сколько ж можно без него?

Летом бояре скинули с престола ими же избранного царя Василия, роду Шуйских, насильно постригли его в монахи. Порешили: сперва править царством совместно, хотя такого на Руси до сих пор, кажется, не бывало, а потом созвать Земский собор и избрать нового государя.

А Земский собор — это выборные от всех городов, а городов в Московском царстве много. Пока собирались протрубить сбор, к Москве подошли два войска. Одно — царя Димитрия, коего теперь все звали не иначе как Расстригой и уже не понимали, как вышло, что он опять оказался жив, хотя вроде и убили, и сожгли, и пеплом пушку зарядили, и в польскую сторону выстрелили? Второе — польского короля Сигизмунда. Тот хитер, догадался, что легко может взять бесхозное царство.

Под Смоленском ловкие бояре, поняв, что деваться некуда, уговорились с польским гетманом Жолкевским, чтобы венчать в Москве на царство Сигизмундова сына Владислава. И чуть ли не сразу же появились на Москве копейки с именем царя Владислава Сигизмундовича… Жолкевский приехал, принял у москвичей присягу новому царю. И вроде бы пора появиться королевичу в Кремле, получить благословение от патриарха, быть коронованным в Успенском соборе, а он все не едет да не едет. И, как говорили, наотрез отказался принимать православие. А как же русскому царю без православной веры?

Меж тем бояре, опасаясь, что Расстрига, словно бы восставший из пепла, со своим войском возьмет Москву, впустили в город для защиты польское войско, ночью тайно отворили ему ворота Кремля. И оказались москвичи в положении мышей, которые для защиты от крыс впустили в свое мышиное царство котов…

Объяснять Господу, в какую беду попала Москва, Деревнин не стал — Господь сам сверху все видит. Молитв подходящих в молитвослове все равно не было, и Деревнин сказал так:

— Не прогневайся, Господи, что я не по-писаному, а как скверный язычишко ляпнет, и в грех мне не вмени… За раба Твоего Прокопия с дружиною прошу — чтобы пришел и выгнал полячишек окаянных. Сил никаких уж нет! Шатаются пьяные и по Кремлю, и по Зарядью, драки затевают, девок портят. --">