Михаил Николаевич Волконский - Два мага

появляетесь в первый раз в обществе, а затем станете полноправной участницей балов, пикников, спектаклей.

— Но ведь это весело! — сказала Надя.

— Конечно, даже слишком весело; и этого-то я и боюсь…

— Давно ли? Вы прежде никогда не боялись веселья!

— Да, пока я был уверен, что оно не отвлечет вас от меня. Веселье, которое вы знали до сих пор, не могло повредить вам, но теперь… вы можете забыть меня…

Надя звонко, весело рассмеялась.

— Так вот вы чего боитесь! Нет, такая боязнь напрасна, совершенно напрасна, я не забуду вас. Чем больше людей увижу, тем вы больше выиграете от сравнения с ними. Я знаю это. Николай Семенович, голубчик, ведь вы же веселились и видели всех этих людей, которых я увижу, однако не забыли меня.

— Я — другое дело.

— Нет, то же самое. Когда я увидела сегодня в первый раз настоящие наряды дам и девиц, у меня так и сжалось сердце. Они поразили меня своим великолепием, и я невольно подумала: насколько они лучше меня! Я должна показаться между ними жалкой, по крайней мере, я чувствую себя жалкой между ними. До сих пор вы видели меня одну, а теперь в сравнении с остальными я вам могу показаться хуже. Вы можете подумать, что ошиблись…

— Надя, не говорите так и не думайте! Да разве существует на свете кто-нибудь лучше вас?

— Ну, а для меня никого не может быть лучше вас, Николай Семенович!

— Надя, милая! — повторил он ей в ответ, поднял ее руку и припал к ней губами. — Милая моя, так не забудете?

Она, улыбаясь, покачала головой.

— Вот что, — проговорил Николай Семенович, — у меня есть медальон, который я с детства всегда ношу на себе. Это единственная дорогая мне вещь; возьмите его и, если только… если случится, что вы изменитесь ко мне, отдайте его мне назад…

Он быстро расстегнул две пуговицы своего мундира, достал с груди медальон, висевший у него на цепочке, снял его и подал Наде. Она спрятала медальон и проговорила:

— Никогда я не отдам вам его, теперь вы мой! Сами будете назад спрашивать — не отдам!

В это время грянула музыка, молодые люди вздрогнули: они задержались слишком долго. Музыка означала, что полонез уже тронулся из дома по направлению к столу и беседке.

— Ничего, мы проберемся как-нибудь, — сказал молодой адъютант Наде, — и станем в задние пары.

И они убежали из беседки.

Кулугин стоял возле графа сам не свой: лица на нем не было.

— Вы слышали? — спросил он. — Несомненно, она любит его.

— Ничего нет несомненного на свете. Сомневаться всегда и во всем можно. Сколько подобных слов говорилось с тех пор, как существует мир, и затем они не оправдывались… Но вот что: вы видели медальон, который он дал ей?

— Видел.

— Этот медальон, во что бы то ни стало, я должен получить.

— Вы, граф?

— Да. Мне нужен медальон князя Бессменного во что бы то ни стало!

— Как, вы даже знаете и его имя?

— Не в этом дело; я вам говорю, что мне нужен этот медальон. Если хотите моей помощи — вот вам условие: достаньте медальон. Только торопитесь, потому что я могу и без вас обойтись и медальон легко может попасть в мои руки помимо вашей помощи… Торопитесь!

С этими словами граф Феникс поклонился Кулугину и спокойно направился опять окольной дорожкой, чтобы присоединиться к гостям, шедшим уже из дома в размеренном темпе под плавные звуки полонеза.

Объяснение

Оказалось, напрасно ждали светлейшего Потемкина, — он не приехал, прислав сказать, что не будет. Елагин поморщился, узнав эту новость. Он был слишком видный человек, но Потемкин давно привык не церемониться, когда впадал в находившую на него временами без всякой видимой внешней причины хандру. Обыкновенно он уходил в таких случаях к себе в спальню или запирался у себя в кабинете, сидел безвыходно целыми неделями, запускал бороду, не носил парика и не чистил ногтей. К Елагину он еще прислал нарочного, что не будет, а к другим просто не являлся, заставляя прождать напрасно и хозяина, и гостей.

Елагин сделал вид, что вполне удовлетворен вежливостью светлейшего, и просил гостей идти к столу, стараясь показать всем, что отсутствие Потемкина ничуть не должно помешать общему веселью. Но все-таки это происшествие расстроило расположение духа многих, чаявших повертеться на глазах у человека, от которого многое могло зависеть для них.

Вследствие этого явилась вялость. Однако она продержалась недолго. Когда застучали ложки о тарелки и стаканы наполнились --">