Виталий Леонидович Волков - Выстрел в Вене

Кирилловну.

А еще Косте Новикову вечерами думалось об отце. Кирилл Петрович Новиков, старался ничего не значить в истории, не быть в ней ни точкой, ни запятой. Ничем он ей, истории, не мешает. В то же время, кто иной будет ей так беззаветно и отстраненно верен! А если так, то незачем ему умирать, такому человеку.

Когда мужской голос в трубке сухо известил Костю о том, что Кирилла Петровича везут в больницу номер 57 с подозрением на обширный инфаркт, он не поверил, как не верят грому среди ясного неба.

— Эй, пацан, плохая шутка! — с места взвился Константин. Характером он был крут. К тому же принял звонок за скверный розыгрыш. Ему вспомнились истории про телефонных мошенников, которые «разводят» родственников, продавая им доверчивость и жалось за деньги.

Почему о недуге отца ему сообщает чужой мужик с грубым просаженным басом, а не сестра? Как часто Костю восхищал голос сестры, тонкий и всегда крайний, предельный — то он восторженный, если ей доводится заставить брата зачем-то выслушать рассказ о спектакле модного либерального театра, — «нет, ты всегда увиливаешь, а тут послушай, вот такой спектакль перевернет твое отношение к геям», — а на кой болт ему менять отношение к геям, когда уже есть устойчивое отношение к таким театрам! — либо голос становится обличительным, если о власти, о КГБ, или, не дай бог, о «Крымнаш». И Новиков-младший тогда не выдерживает, восхищение ее близорукой голосистостью перекипает через край. Он гладит ее затылочек братской ладонью и, стараясь не повысить тона, уговаривает не рассуждать о политике, потому что не ее это дело, раз мозги покосились и пошли набекрень от «либеральных горнов», вступает с ней в спор, а ей того и надо. «Эх, Ириска, если вы хотите быть такими умными, почему вы такие неумелые», — каждый раз заводя себя в когнитивный тупик и искренне отчаиваясь, отчаиваясь раз за разом убедить ее силой доводов, отчаиваясь, как любящий человек, — да, отчаиваясь, младший брат прибегает к стальному зажиму. Он-то нынешний век на зубок попробовал. Он не чета ее кумирам с «Дождя» да с «Эха» — названия-то сами должны за себя все сказать, родная. Он русскую жизнь знает. Потому и зарабатывает сам. На себя, на отца, и на сестру с племянником. Коротко, спичкой вспыхивая, сердится Константин Кириллович на сестру, но отходит, гаснет, вспоминая, что у каждого из живущих на русской земле должны быть своя шишка от столкновения с родиной. Так говаривал мудрый дядя Эдик, единственный друг отца. Что попишешь, если у Ириски шишка — на ее «либеральном мозжечке», отвечающем за равновесие! На Ириску грех не рассердиться. А еще грешнее позабыть, что за отцом приглядывает она, Ирина Кирилловна. И о состоянии здоровья Кирилла Петровича ему ежедневно докладывает сестра. Так между ними установилось.

Но был один повод, по которому, прежде, брат с сестрой ругались насмерть. Отец заметил это, и однажды этот тихий человек проявил резкость, ему не свойственную. «При мне больше никогда. Ни-ни. Что вы, как волчата! Не смейте спорить о деде Петре Кирилловиче. И избавьте меня от оценок моего отца. Не суди, и о тебе тоже помолчат. И себя избавьте!» — повелел отец, и его спина-запятая вдруг выпрямилась на миг. Сын запомнил тот день и тот гнев — он запомнил отца красивым и странным. Эксцесс случился пять лет назад. В тот день с сестрой заспорили о дедах. Дед по матери не воевал, был инженером. Дед по отцу дошел до Европы, освобождал Чехословакию. Наводил советский порядок. Там и погиб… Константин Кириллович Петра Константиновича очень чтит. Ириска — стыдится такого родственника. И ничем ее не убедить, что дедом гордиться надо, и нет в том большой разницы, служил он в войсках НКВД или не служил… Нет, не служил. Но какая разница? Что зазорного в войсках НКВД? Сколько их полегло, и на границе, и наравне с другими? Да и не переубедить Ириску, что не в НКВД? Тоже выискалась, знаток ратного дела! Сестра — безнадежна. Ей «Эхо от Дождя» заткнуло оба уха, что серными пробками. Раз Европу освобождал и советские порядки наводил, значит, по локоть в крови… Однажды стало Константину совсем невмоготу, так что вышел из себя, криком крикнул, попробовал пробки эти пробить. Вот тогда отец меж ними встал. Наказал. В смысле данного наказа. И заставил Константина иначе, чем прежде, глядеть на него, не как на отца, а как на сына деда, Петра Константиновича Новикова. Что же он сам? Как мыслит сам Кирилл Петрович? Отчего молчит о том, считает ли своего отца --">