Елизавета Переяслова - Братья

Незнакомец, с любопытством рассматривающий парня, расхохотался. Потом, утерев набежавшие слезы, помотал головой:

– Нет, Вольгаст. Ты не умер. Я всего лишь на время забрал тебя в свои чертоги. Уж что-что, а сгореть тебе точно не грозит. Что же до меня, я тебе и вправду прихожусь дядькой. Я Семаргл. А ты – сын моего брата, Локи. Он повелевает огнем на севере, там, где живут данны, свеи, норманны.

Вольга недоверчиво смотрел на назвавшегося Семарглом. Смутно вспомнился разговор, невольно подслушанный Мишатой. Разговор с этим самым незнакомцем, когда выяснилось, что кто-то из них не родной сын Любаве.

– Значит, подкидыш вовсе не Мишата! – наконец пришел в себя Вольга. Но почему он…

– Брат твой тоже не прост – покачал головой Семаргл. – Но ему еще предстоит узнать собственную природу. Узнать и подчинить. Или подчиниться.

– Но если я прихожусь сыну какому-то богу, почему я ничего не…

– Не какому-то, а богу огня – строго поправил Вольгу собеседник. – И как это ты ничего не умеешь! Помнишь, в детстве ты видел в пламени огня дивные картины, разве не так? А в день наречения имени разве не в гуле пламени ты услышал его? А разве не постиг ты кузнечное мастерство? Чуть ли не с первого удара научился чувствовать металл? Разве не я показывал тебе все в тех же языках пламени твои лучшие работы – цепи, очелья, обручья?

Вольга молча кивал, соглашаясь с каждым словом. Он никогда не считал себя особенным, а теперь, глядя на свою недолгую жизнь, сам дивился, как много всего в ней было связано с пламенем.

– Если я не должен бояться огня земного, стало быть, мне нечего бояться и огня небесного? – Вольга помнил, как тревожилась мать, когда начиналась гроза, они с братом были не дома.

Семаргл покачал головой.

– Тут другое дело. Любава боялась грозы, и справедливо. Твой отец не спроста спрятал тебя здесь, где за людьми приглядывают другие боги. Он опасалсчя мести. И, если он мог попросить о помощи меня, почему бы и двум громовержцам не сговориться?

– А кто моя настоящая мать? Нет… погоди… Не отвечай. Меня вырастила и выкормила Любава, а ту женщину я не помню совсем. Тогда… Что тогда будет со мной теперь? Я навсегда останусь здесь? Или попаду в какое-то другое место?

Семаргл пожал плечами.

– Это уж как сам пожелаешь. Остаться здесь тебе, конечно, не позволено. Но вот вывести тебя отсюда я могу в любом месте, где сейчас горит хотя бы лучина. Что скажешь?

Вольга задумался. Было бы заманчиво очутиться где-нибудь за тридевять земель от постылого Рябинового Лога, где они с братом были чужаками. Может быть, в этом далеком далеке ему удастся забыть косые взгляды, перешептывания за спиной? Стать не Любавичем, ведуньиным выкормышем, а просто Вольгой. Мастером кузнецом. Нет, не обрести ему дом, выйдя через костер где-то, где его не знают. Не успеют узнать. Вольга представил себе, как вываливается из очага в какой-нибдь бане, полной голых девок. Или плюхается в хлебной печи прямо на карави, только что начавшие покрываться румяной корочкой. После такого явления его вряд ли захотят выпустить из костра. Но ведь все равно придется возвращаться – за Мишатой. Вольга со стыдом вспомни как оставил брата, едва пришедшего в себя от какой-то не то хвори, не то порчи. Семаргл ждал, с любопытством читая на лице Вольги все его метания.

– Верни меня в Рябиновый Лог. – со вздохом проговорил Вольга.

– Мне казалось, тебе не нравится это место – удивился Семаргл.

– Не нравится. – Согласился Вольга. – Вот я и уйду оттуда. С братом.

– Ну, как скажешь.

Огненный бог взмахнул плащом, на миг у Вольги перед глазами замелькали всполохи пламени, и вот он уже стоит на свежем пепелище, в которе превратися их домишко. Тяжелый столб серого дыма таял в небесах.

Мишата невидящими глазами смотрел на головешки, по которым все еще бегали последние отблески жаркого огня.

Спиной к пожарищу стоял волхв в длинной белой рубахе, перепоясаной кушаком, к которому было привешано великое множество амулетов и оберегов. Над толпой летел его звучный голос, каким можно утешать ребенка и останавливать на скаку коней.

– … а посему ясно, что сын ведуньи, добровольно принесший себя в жертву огню, искупил вину матери. Теперь ты можешь