Андрей Леонардович Воронов-Оренбургский - Кровь на шпорах

бутылками полетели из-под ее туфель, а голос вновь зазвучал среди вина и дыма:

Когда алмазы звезд блестят во тьме,

Когда пришла прохлада,

Когда уснули чайки на волне,

О, как мне верить надо:

Что сердце друга в тишине ночной

В груди, как птица раненая, бьется!

Что не найдет его душа покой,

Пока дорога наша не сольется!

− Почтенные гранды! Если я вижу вас с оружием в это время и здесь… Ой, сеньоры, чтоб мне висеть на суку, не желуди вы сюда приехали собирать! − Початок с радостью заключил перчатку майора в свои ладони. − Тысячу извинений и фургон покаяния. Спустите старику Муньосу его слепые глаза и глухие уши. Сильвилла! Прошу любить и жаловать − вот они, Четыре всадника Апокалипсиса! Скорее усади благородных сеньоров и угости их лучшим, что у нас есть!

Жирная холка Сильвиллы мелькнула за пестревшим бутылками и всякой снедью прилавком. Бросая искоса настороженные взгляды на усевшихся у очага путников, она поставила перед ними единственное в доме столовое серебро.

− Божество мое, − проникновенно, так, чтоб слышали гости, обратился Антонио к жене. − Сегодня у нас праздник! Нашу скромную обитель облагодетельствовали такие люди!.. А посему, − Початок скорбно закатил глаза, − я приказываю тебе, жена моя, принести из погреба лучшие вина, зажарить четырех каплунов и раздобыть и подать орехового масла с хрустящей мокекой.

Антонио многозначительно посмотрел на сидящих за грубым столом гостей, почесал живот, нависавший тяжелым полушарием, и сказал:

− Не бойся, дорогая, сделай поторжественней лицо, я подсоблю тебе в этом.

Сильвилла фыркнула, привычно, как перед боем, засучивая рукава:

− Ну-ну, уж я представляю, как ты будешь корячиться из погреба с корзиной. Свое брюхо, и то не в силах носить!

− Я помогал бы тебе советом! − ничуть не смутившись, с достоинством парировал он.

− Ладно уж, сиди… и развлекай уважаемых гостей, −как от мухи, отмахнулась жена.

− Ну как она вам, сеньоры? − трактирщик кивнул в сторону уходящего «сокровища». − Правда, мила? Да и башкой варит шустро − моя выучка. Слово даю, сеньоры, ее руки не боятся делать такое, отчего любого мужика…

− Спасибо. − Мигель пожал Початку руку, и на мгновение тому показалось, что сейчас костяшки его пальцев треснут. − Ты расскажешь это нам, когда тебя спросят, амиго.

− Si…¹⁰ Si, сеньоры. Само собой… Как скажете…

Слуга дона отпустил болезненно улыбнувшегося толстяка и вместе с другими поднял кружки.

Немного обиженными и крепко налитыми вином глазами Початок оглядел гудящую таверну, очаг, где под тяжелыми вертелами и медными жбанами плясало пламя и потрескивали дрова.

«…Бог знает, куда уже успела запропаститься чертова девка… Ох, Тереза!.. Нет чтоб помочь матери и отцу, всё только хвостом вертишь…»

Из хмельного раздумья папашу Муньоса вывел окрик Фернандо. Пузан встрепенулся: дон властно манил его пальцем.

Глава 3

− Вот что, приятель, − негромко, вполголоса начал майор, когда тот пугливо опустился рядом на широкую скамью. − Меня зовут дон Диего. Мне нужен толковый возница, карета и лошади… Ну как? Быть может, у тебя есть что-нибудь на примете?

Сердце мексиканца захолонуло от восторга. «Как?! Этот благородный сеньор назвал меня своим «приятелем»?!» −Антонио пытливо, с недоверием поглядел на андалузца. Тот смотрел на него с особым, располагающим вниманием. Подвоха толстяк не чувствовал. Замерев, он прислушивался к частым ударам сердца, − и только догадывался, вернее чувствовал, что разговор этот каким-то боком дол-жен изменить его жизнь.

«Вот черт! − стучало внутри. − Воистину он колдун − эшу. Сказал пару слов, а я уже того, как мед на солнцепеке».

− Может, и есть, − растягивая слова, ответил наконец Муньос и облизнул губы. − Этому дому, − он сделал широкий жест рукой, − двадцать лет! Но клянусь хвостом Пернатого змея¹¹, в нем никогда не говорили о делах с таким грандом, как вы, сеньор.

− Значит, я буду первый. Хочешь пари?

− О чем вы, дон, я поверил вам с двадцать пятого слова…

− Тогда о деле: найдешь возницу-проводника?

Торговец задумчиво почесал свою плешь и ободрал заусеницу:

− Ну взять хоть Хосе Прищепку. Он ко всякой твари разумение имеет… Его даже ослы слушаются − просто лошадиный бог. Я, конечно, не знаю ваших дел и предпочитаю не знать их, сеньор, но хочу предостеречь вас… Не в лучшее --">