Дени Брант - Миртаит из Трапезунда

недолгую жизнь не выезжал куда-либо дальше городского пригорода. Примерно год назад я твердо вознамерился повторить так называемый подвиг своего учителя и начал предпринимать кое-какие действия для осуществления мечты: скопил горсть медных монет, и среди них даже пару серебряных, обзавелся большой кожаной сумкой и теплой шерстяной хламидой⁹, которые считал совершенно незаменимыми в дальней дороге. С особой жадностью я слушал рассказы странников и паломников о дальних странах, в которых, как узнал намного позже, было гораздо больше вымысла, нежели правды. От подвига, а точнее, от чистейшей авантюры меня спасла лишь новость о том, что мой учитель в составе свиты ромейской принцессы Ирины Палеологини отправляется в город Трапезунд и берет меня с собой в качестве своего ученика и помощника.

И вот я плыву на огромном корабле по Понту Эвксинскому в далекий город Трапезунд и предвкушаю приключения и богатство. Да, именно так. В свои пятнадцать лет я мечтал разбогатеть.

По своему происхождению я был выходцем из знатного, но по воле судьбы обедневшего константинопольского рода Серапулов. К тому же я родился четвертым сыном у моего отца по имени Иоанн Серапул, поэтому рассчитывать на богатое наследство мне не приходилось. Отец благоволил к моему старшему брату, которого и сделал своим единственным наследником жалких остатков когда-то огромного состояния семьи Серапулов. Остальных своих сыновей, то есть меня и двух братьев, он отправил в ученичество.

Один мой брат сделался мелким священником и в настоящее время служил в какой-то маленькой церкви на задворках Константинополя. Другого моего брата отец, используя оставшиеся у него связи, устроил в императорские казармы в надежде, что из него когда-нибудь выйдет славный солдат, если до этого его, конечно, не убьют в какой-нибудь стычке на границе с варварами. Меня отец отдал Андрею Ливадину, который в ту пору занимал должность апографевса, то есть налогового чиновника. Предполагаю, что мой отец посчитал подобное место подходящим для своего младшего сына, ведь в будущем оно должно было приносить мне неплохой доход.

Помню, мне было лет восемь или девять, когда отец привел меня к Ливадину. Несмотря на юный возраст, заботами отца, а верней, его ученых рабов, я умел неплохо читать, считать и писать на родном греческом языке. В первые месяцы отец даже приплачивал Ливадину за мое так называемое обучение. Однако постепенно платежи от отца стали поступать все реже, пока однажды не прекратились вовсе. Тем не менее Ливадин не отослал меня обратно. Подозреваю, что учитель привязался ко мне, ведь у него не было ни жены, ни детей. Ко всему прочему, я очень скоро стал ему по-настоящему полезен.

А как же, я был шустрый малый, который мог быстро, а главное, точно, посчитать не только звонкие монеты и трехзначные цифры, но и вести все необходимые записи в налоговых книгах красивым и ровным почерком. Признаюсь, мне даже нравилась такая работа: с людьми и звонкой монетой. А вот мой господин страдал. По своей натуре Ливадин был честным человеком, а его должность, мягко говоря, не совсем предусматривала наличие подобного качества характера.

Через два года после того, как Ливадин взял меня в ученики, он получил новую должность, которая ему откровенно нравилась. Мой учитель стал старшим писарем в императорском скриптории¹⁰ Константинополя. Ливадин был счастлив, а я нет. Именно с того момента для меня начались тяжелые времена, потому как моим основным занятием стало ежедневное и многочасовое переписывание старинных текстов из толстых, безумно тяжелых манускриптов и бесконечно длинных папирусных свитков. Некоторые тексты к тому же были написаны на причудливых заморских языках, и беспощадный Ливадин заставлял меня их изучать.

В то же самое время Ливадин открыл во мне один особенный талант, природу которого я не в силах объяснить себе до сих пор. Мой учитель называл его не иначе как дар божий. Я оказался обладателем воистину удивительной памяти. Все, что я когда-либо слышал, читал или копировал на бумаге и пергаменте, я запоминал с невероятной точностью и при необходимости мог воспроизвести по памяти слово в слово. Такая способность удивляла и восхищала многих из моего окружения в скриптории, однако в гораздо большей степени мой талант вызывал скрытую, а иногда и открытую зависть. Должно быть, именно из-за этой моей особенности, то ли в шутку, то ли всерьез, --">