А. Витин - Швед

зимовника. Слышно было, как затрещали кусты тёрнов и тальника* под напором конского тела.

Зимовник сразу ожил.

С бешеным лаем метались псы вдоль ограды, звонко ржали и били землю ногами жеребцы, выводимые из «стоень»*. Торопливо перекликались полусонные люди.

Молодики*, хлопцы, мальцы, бегали то в «стойни», выводя оттуда козацких коней, то в «лёхи»* за боевыми припасами, то тащили из комор* сёдла и оружие.

Все помогали козакам снарядиться в погоню за ускакавшим конём.

Одни отваливали камни от ворот, другие держали храпевших и дыбившихся жеребцов, поспешно накидывая сёдла и затягивая подпруги.

– Гей, хлопьята*, не отставай, – крикнул Омелько и во весь скок понёсся туда, откуда ещё продолжало слышаться ржание.

Луц и ещё два-три козака один за одним рассыпались по балке.

А ржание раздавалось уже за балкой.

– Не уйдет, – говорил Шульга оставшимся молодикам и мальцам, – конь по всему видно наморен. А вы, хлопцы, пока час да время, готовьте мушкеты, всё может случиться – даром кони по степу не бегают.

Действительно, обстоятельства переживаемого времени оправдывали тревожное состояние зимовничан.

Был 1709 год – решающий год борьбы Петра Великого с Карлом XII. Запорожье, увлечённое полякующей малороссийской старшиной и своим недальновидным кошевым Костей Гордиенком, нежданно-негаданно для самого себя очутилось в рядах шведских войск.

Гнев Петра обрушился на запорожское войско.

Славная Чертомлыцкая сечь была истреблена соединённым русским и украинским отрядом.

Запорожские города – Келеберда, Перевологно, Старый и Новый Кодак, зимовники по Днепру, Самаре и Орели были стёрты с лица земли полковником Яковлевым* и компанейским полковником Галаганом*.

Нестроевые запорожцы – «сидни» или «гнездюки» – жившие по зимовникам, выселялись русскими властями на север Украйны, подальше от шведов.

Вот почему, притаившиеся по глухим уголкам Дикого Поля в балках, байраках, плавнях, урочищах, остатки земледельческого и рыболовного населения Запорожья наблюдали крайнюю осторожность, ежеминутно ожидая гибели.

***

Прошло часа два после отправления козаков в погоню за конём.

– Что-то долго нет, – толкуются молодики.

– Может, сами попались в засаду?

– Э, Омелько не такой...

– Едут, едут, – закричал один из мальцев, черноглазый Стецко Кавуне́ц.

– И коня на аркане ведут...

– Ну и козаки-ж...

– Кто словил?

– Та Омелько, – отвечает Луц, рассёдлывая потного от упорной погони коня.

– Та-й гонялись за ним...

– Ну и конь – настоящий бахмат*.

– Куды там! Птица, а не конь!

– Кислань, веди до огня, – распоряжается Шульга, – молодцы, подкиньте в костёр сушняку да сена, чтобы светлей стало!

Пламя, пробежавшее золотистыми струйками по веткам, вдруг ярко вспыхнуло и осветило великолепного чёрного коня, дико косившегося налитыми кровью глазами и вздрагивавшего, затянутыми от долгой скачки, боками.

Все молча рассматривали пойманную добычу.

– Седло не наше, козацкое.

– И не татарское...

– И не польское...

– Может, турецкое?

– Овва, чего турецкому коню тут быть, – возразил Шульга, – да опять же у турок не такие сёдла.

– А ну, раздвиньтесь, хлопьята, – и к коню подошёл один из козаков. – Таран – э... э... да это и седло, и убранство, и тавро – всё шведское... Я уж насмотрелся на них.

– Что за чудасия*, – удивился Луц, – по просту шведский конь не зайдёт в Дикое Поле!

– От войска ушёл!

– Конь в бою не был, а верно из рук ушёл и узда волочилась...

– Не возьму я в толк, – рассуждал Шульга, разводя руками, – чего шведам быть на Ингульце, когда всё их войско за Днепром на левой стороне.

– Ну, старый, – перебил Кислань его размышления, – хоть по обычаю всех забеглых коней надо отправлять до коша*, а этого коня беру себе. Ведь и коша чёрт-ма, да и кошевой Гордиенко, Бог его знает где.

Шульга нерешительно покачал головою.

– Скажи гоп – козаче – как перепрыгнешь. Ещё, может, хозяева за конём явятся.

– Всё одно – без выкупу не отдам, – задорно отвечал Кислань.

– Завтра будет видно, а теперь спать...

Мало-помалу все стали расходиться по местам продолжать прерванный сон.

Кое-где ещё под возами, в коморах слышны были отрывочные разговоры, но скоро всё угомонилось.

Сторожить – «вартовым» – стал сам «господарь».

Шульга, взял с собою «мальца» Стецка.

Неспокойно было у старого козака на сердце, он --">