Хайнц Конзалик - Сибирский роман

казаков?

— О чём ты говоришь, Иван Матвеевич? — спросил Люпин. — Разве вот уже как год ты не лучший печник Москвы?

— Тем не менее, отец, это меня бы порадовало. — Мушков повернулся к Марине. Она стояла на коленях рядом; это давалось ей с трудом, потому что она была беременна. Её лицо, обрамлённое длинными белокурыми волосами, которые она теперь убирала назад, было добродушным. Их взгляды встретились, и она улыбнулась с нежностью, от которой у Мушкова не было спасения.

— Теперь мы наконец-то свободны! — услышал он слова Люпина.

— Я хотел бы ещё раз съездить на Дон. — Мушков опустил взгляд. — Только разок. Да, я лучший печник в Москве, но я же был казаком. Теперь я самый бедный казак.

— Ты об этом сожалеешь? — спросила Марина, положив руки на свой округлившийся живот.

— Ты можешь вернуться на Дон, Иван Матвеевич. — Люпин подтолкнул его. — Ребёнок вырастет и без тебя.

— Вернуться? Без Мариночки на Дон? Отец, я хорошо чувствую себя и среди печек. — Мушков посмотрел на золотые купола церквей. Звонили колокола, народ пел молитвы, а из кремлёвских ворот потянулись священники с хоругвями и кадилами.

— Как я буду жить без жены, отец? Она мне дороже, чем табун степных лошадей...

Машков наклонился к Марине, положил ладонь на её руки, лежащие на животе, и почувствовал биение новой жизни.

— Благослови, Господи, любовь людскую, — с чувством сказал Люпин. — Что стало бы с нами без любви...

Примечания

1

In dulci jubilo! — В сладостном ликовании!

(обратно)
--">