Роберт Ирвин Говард - Кровь Валтасара (ЛП)

луной. Но этот крик не был криком женщины.

Кай Шах наклонился к плечу ди Строззы, разговаривая очень быстро в сдержанном тоне. Кормак видел, что Надир Тус только притворяется, будто целиком поглощен вином, плескавшемся в его кубке. Глаза перса, интенсивно горящие, были устремлены на двоих, что шептались во главе стола. Кормак, готовый к интриге и изменению планов, решил, что в Баб-эль-Шайтан существует какая-то группировка. Он заметил, что ди Строзза, Кай Шах, худой сирийский книжник по имени Муса бин Дауд и зверь-лур, Кадра Мухаммад, находятся близко друг к другу, в то время как Надир Тус был среди своих последователей из числа мелких бандитов, диких головорезов, главным образом персов и армян, а Кодзи Мирза сидел в окружении диких горных курдов. Манера общения венецианца и Надир Туса была в форме осторожной любезности, чтобы скрыть подозрения, в то время как курдский вождь имел агрессивный настрой к обоим.

Когда эти мысли пронеслись в голове Кормака, нелепая фигура появилась на верхней площадке широкой лестницы. Это был Яков, мажордом Скола Абдура — невысокий, очень толстый еврей, одетый в яркие и дорогие одежды, которые когда-то украшали хозяина сирийского гарема. Все взоры обратились к нему, так как он, очевидно, принес слово от своего хозяина — не часто Скол Абдур, осторожный, словно преследуемый волк, присоединялся к устраиваемым пирам.

— Великий князь, Скол Абдур, — объявил Яков с пышным и звучным акцентом, — желает предоставить аудиенцию назаретянину, который приехал в сумерках, — лорду Кормаку Фицджеффри.

Норманн поставил свой кубок и медленно поднялся, взяв свой щит и шлем.

— А что обо мне, Йехуда^[7]? — это был гортанный голос монгола. — Великий князь не хочет сказать свое слово Тогрул-хану, который приехал издалека, чтобы присоединиться к его орде? Ему нечего сказать мне?

Еврей нахмурился.

— Владыка Скол ничего не говорил о татарине, — ответил он коротко. — Подожди, пока он не пошлет за тобой, когда пожелает — если ему захочется.

Такой ответ был большим оскорблением для надменного язычника, словно пощечина. Он наполовину поднялся, но затем обратно сел, его лицо, подчиненное железному контролю, лишь слабо передало признаки душившей его ярости. Но его змеиные глаза дьявольски заблестели, сверля не только еврея, но также и Кормака, и норманн понял, что сейчас он стал причиной черного гнева Тогрул-хана. Монгольская гордость и монгольский гнев за пределами понимания западного ума, но Кормак знал, что за это унижение кочевник возненавидел его так же, как ненавидел Якова.

Но Кормак мог пересчитать своих друзей по пальцам, а личных врагов у него было множество. Врагом больше, врагом меньше, какая разница. И не обращая никакого внимания на Тогрул-хана, он последовал за евреем по широкой лестнице, а потом извилистым коридором до тяжелой, обитой металлом двери, перед которой стоял, словно высеченная из черного базальта статуя, огромный обнаженный нубиец, сжимающий в руках двуручный ятаган, чье пятифутовое лезвие было шириной в фут на конце.

Яков сделал знак нубийцу, но Кормак увидел, что еврей дрожит и полон страха.

— Во имя Бога, — прошептал Яков норманну, — говори с ним тихо, Скол в ужасном настроении сегодня. Некоторое время назад он вырвал глаз рабу собственными руками.

— Я слышал его крик, — проворчал Кормак. — Ну, не стоит здесь болтать, скажи, чтобы этот черный зверь открыл дверь, прежде чем я ударю его.

Якоб побледнел, но эти слова не были пустой угрозой. Не в характере норманна-гэла было смиренно ждать у дверей — не ему, кто был собутыльником короля Ричарда. Мажордом быстро сказал немому, и тот широко распахнул дверь. Кормак оттолкнул своего проводника и шагнул через порог.

И в первый раз он увидел Скола Абдура, Мясника, чьи кровавые дела уже сделал его полулегендарной личностью. Норманн увидел причудливого гиганта, лежащего на шелковом диване в середине комнаты, украшенной и обставленной по-королевски. Высокий Скол был на полголовы выше Кормака и, хотя огромный живот портил симметрию его фигуры, он все еще был образчиком физической силы. Его короткая, натуральная черная борода была окрашена в синий цвет, его большие темные глаза пылали любопытным взглядом — капризным, своенравным, не совсем нормальным.

Он носил туфли из золотой парчи, чьи носы экстравагантно загибались вверх, объемные персидские шаровары из --">