Анджей Савицкий - Драконовы кончары (Smocze koncerze)

закончилось.

Стамбул

10 джумада 1088 года хиджры

10 августа 1677 года от Рождества Христова

Дорота провела ладонью по лежащему на столе письму. Оно было написано на языке, с которым много лет она не имела контакта, но до сих пор пробуждающем в ней интенсивные чувства. Правда, чувства весьма смешанные, в которых ностальгия по покинутой родине шла на пару со страхом и ненавистью, но всегда резкие. Латинские буквы складывались в радикальные последовательности приказов и наставлений, подкрепленных конкретной угрозой. Или ты выполнишь наши приказания, или твой брат умрет в муках. Коротко, без каких-либо украшательств или обиняков. Было видно, что письмо писал военачальник, человек, лишенный угрызений совести, жесткий и решительный. К тому же хорошо образованный и умело пользующийся пером. Интеллигентный и беспощадный сукин сын.

Дорота встала из-за стола, задумчиво обмахиваясь посланием. Она прошла через спальню, на ходу глянув в зеркало. Из него глядела высокая и дородная женщина, движущаяся с гордо поднятой головой, с зелеными глазами и светлой кожей. Сорок лет ей уже давно исполнилось, но женщина сохранила красоту и свежесть. Черты лица Дороты считались плебейскими и самыми обычными, но было в них что-то такое – сила и непокорность – отражающее ее характер, из-за чего она часто попадала в неприятности.

Дорота Фаляк оставалась незамужней, к тому же родом она была из враждебной османам страны, но, тем не менее, в Стамбуле она пользовалась огромным уважением. Единственная женщина во всей империи она имела право пользоваться титулом "аль-хакима", то есть мудреца. Тем самым она превосходила массы турецких медиков и хирургов, которые изучали искусство лечения в наилучших стамбульских медресе. Сама же она ни в каком учебном заведении не обучалась. Во-первых, она была женщиной, во-вторых, была из простонародья. Отец ее был крепостным крестьянином из-под Рациборжа, у него и мысли не было бы обучать дочку. За все, чего достигла, она могла благодарить исключительно себя.

Женщина с удовольствием оглядела собственную одежду. На ней были просторные шаровары и туфли с загнутыми носками, сшитые из тонкого сафьяна. К этому всему рубаха с вышитыми краями и короткими рукавами, на которую были накинуты легкий жилет и доходящий до пола кафтан. Светлые волосы, дабы не оскорблять Аллаха, она прятала под хеджабом из настоящего шелка. Будучи стильной и независимой женщиной, она никогда не надевала паранджу, по городу всегда ходила с открытым лицо. И подумать только, если бы она осталась дома, то носила бы заскорузлую нижнюю юбку и, согнутая пополам, полола бы огород или варила бы обед своему пашущему в поле мужику.

Наконец-то она покинула спальню и спустилась вниз, в кабинет. Из-за окон с прикрытыми для защиты от жары и пыли ставнями доносился говор большого города. Призывы торговцев и нищих, крики купцов, пытающихся проехать на тележках с товаром сквозь узкие улочки, смех и вопли детворы, стук молотков ремесленников и даже пение уличного музыканта. Дом Дороты располагался в никогда не засыпающей махалле в самом центре Стамбула. В этот дом Дорота вложила действительно много средств, но ее профессия требовала этого. Благодаря удачному размещению, она сама никогда не жаловалась на отсутствие пациентов, ей даже пришлось существенно поднять цены за услуги, чтобы ограничить их неустанный наплыв.

- Плохие вести? – спросила Йитка, сидящая за заваленным бумагами столом.

- Так себе. Шантажируют меня, - буркнула Дорота, бросив взгляд на невольницу.

Йитка Яначкова еще недавно была монахиней в моравском монастыре. Ей было двадцать два года, и она обладала красотой ангела с церковной иконы. Девушка она была небольшая, с маленькими, остренькими грудками и узкими бедрами, зато кожа у нее была алебастровая, а лицо нежное и совершенно красивое. Полная противоположность крупной и топорной Дороте. Зато, точно так же как и аль-хакима, молодая чешка была непокорной, и за словом в карман не лезла. Именно потому она и очутилась в монастыре. Отец пытался хорошо выдать ее замуж, но она заявила, что еще в брачную ночь заколет того кабана, с которым ее свяжут узами.

У борова было пузо словно бочка, на голове нарывы, от которых он практически полысел, плюс четыре ужасных короеда от первого брака, - рассказывала она, не скрывая

--">