Валерио Массимо Манфреди - Спартанец

ненадолго, чтобы перевести дыхание. Малыш больше не плакал, охрипнув от долгих рыданий. Аристарх чувствовал только конвульсивные движения маленького тельца, похожие на подергивания щенка в завязанном мешке, которого собираются бросить в реку.

Воин поднял глаза к нависающим сплошным тучам, заполнявшим все небо. Шепотом он пробормотал древнее проклятие и двинулся наверх по крутой тропе, когда первые тяжелые капли дождя с глухим стуком упали на пыльную землю. За прогалиной кусты снова обступили его со всех сторон, ветки, колючки и шипы впивались в открытое, ничем не защищенное лицо; руки были заняты, он прижимал сверток к груди.

Дождь, теперь уже обложной и тяжелый, проникал даже через кусты ежевики, а почва под ногами стала скользкой и вязкой.

Аристарх упал на колени. Он испачкался в грязи, опавшие, старые листья прилипли к одежде, острые камни, торчащие из земли на крутой и узкой тропе, изранили его.

Собрав последние силы, он добрался до первой из лесистых вершин горного кряжа и вошел в дубовую рощицу, возвышающуюся на поляне среди зарослей густого кизила и ракитника.

Дождь обрушился на Аристарха, но он продолжал свое медленное и решительное продвижение по набухшему, колючему мху; волосы прилипли ко лбу, одежда промокла насквозь. Остановился он перед гигантским каменным дубом, древним как мир.

Аристарх опустился на колени между корнями дерева и положил маленький сверток в дупло огромного ствола. Немного помедлил, сурово прикусив нижнюю губу, наблюдая за судорожными движениями ручек сына.

Вода струилась по спине Аристарха, но во рту все пересохло, язык прилип к небу, как лоскут кожи. То, что он пришел исполнить, было завершено. Теперь судьба его сына была в руках богов. Пришло время для того, чтобы заставить навсегда замолчать голос крови.

Медленно поднявшись на ноги, с неимоверным усилием, словно на своих плечах он нес целую гору, Аристарх возвращался тем же путем, которым он пришел сюда.

Казалось, что ярость стихий исчерпала себя, когда Аристарх спускался по крутым уступам горы Тайгет. Поднимался легкий туман, расплываясь между деревьями, накрывая намокшие кусты, скользя по тропинкам и над прогалинами. Ветер не затихал и дул сильными порывами, стряхивая воду с листвы.

Аристарх вздрагивал при каждом вдохе; его мышцы совсем оцепенели от холода. Спотыкаясь, он спустился с горы и, оставляя лес далеко позади, вышел на равнину. Он остановился еще раз только на мгновенье, и последний раз мрачно взглянул на горную вершину.

Тускло мерцающие воды реки Еврот струились по освещенным луной влажным полям, раскинувшимся перед ним; холодный серебристый свет лился через широкие просветы между облаками.

Как только человек поднялся на деревянный мост, чтобы пересечь реку, слева послышался неожиданный шум. Аристарх резко повернулся: в слабом лунном свете показался всадник, — лицо закрыто шлемом, в седле держится прямо; конь разгорячен.

Всего лишь на мгновенье на его блестящем щите мелькнула эмблема царской охраны…

Спарта… Спарта уже знала!

Всадник резко ударил коня пятками, тот развернулся и понесся галопом, исчезая вместе с ветром далеко в полях.

***

— Криос, Криос! Во имя богов, неужели ты не можешь остановиться хоть на минуту? Вернись сейчас же, ты, негодник!

Маленькая дворняжка, не обращая никакого внимания, решительно продолжала свой путь по тропе, разбрызгивая лужи, а старый пастух едва поспевал за ней, ругаясь и ступая неуверенным шагом. Шустрый песик с громким лаем, виляя хвостом, уверенно направлялся к стволу гигантского каменного дуба.

— Будь ты проклят! — ворчал старик. — Тебе никогда не стать пастушьей собакой… Что же на этот раз? Еж, должно быть, или же птенчик черного дрозда… Нет, по времени года сейчас еще слишком рано для черных дроздов. Во имя Зевса и Геркулеса, может, это медвежонок? Криос, ты что, добиваешься моей погибели? Появится его мамаша и убьет нас обоих.

Наконец старик добрался до места, где ждал Криос. Он остановился, чтобы забрать собаку и вернуться обратно, но внезапно замер, низко нагнувшись.

— Это не медвежонок, Криос, — пробормотал он, успокаивая пса и грубовато поглаживая его по макушке. — Это детеныш, рожденный человеком… Да ему нет еще и годика!

— Давай посмотрим, — продолжал он, разворачивая сверток.

Но когда он увидел оцепеневшего от холода малыша, который почти не шевелился, его лицо потемнело и помрачнело.

— Они бросили тебя. --">