Дадли Поуп - Рэймидж и барабанный бой

крупица толченого кирпича, используемого, чтобы драить медяшку, ни одна песчинка, притаившаяся в шпигате после того, как палуба была выдраена и окачена из носовой помпы, не попадется ему на глаза. Котлы кока сверкают, каждая хлебная доска, каждая тарелка и кружка вымыты, а полотенце для приготовления пудинга выстирано. Каждый матрос выбрит и вышел на построение в чистой рубахе и брюках… И при всем при этом Саутвик скоро спросит разрешения представить команду к поверке. Потом, после поверки, все матросы соберутся на юте для воскресной службы, которую Рэймиджу придется провести самому.

Мысль об этом смутила его: ему придется проделать это только шестой раз в его жизни, так как он командует Кэтлин ровно сорок два дня и все еще не может поверить, что почти последняя запись в судовом журнале куттера гласит:

«Лейтенант Николас Рэймидж… согласно приказу от 19 сентября 1796 года…»

Шестое воскресенье — и при этом, в соответствии с «Правилами и инструкциями», капитан должен зачитывать команде корабля все тридцать шесть статей «Военного кодекса» один раз в месяц. И поскольку чтение «Кодекса» заменяет проповедь, он может прочесть его сегодня, пока светит солнце — а следующее воскресенье может встретить их проливным дождем и штормовым ветром.

После трех лет войны все, кроме самых тупых матросов, знали наизусть грозные увещевания «Кодекса», предупреждающие всех на флоте, от адмирала до последнего юнги, какие их ждут наказания за грехи измены, мятежа, богохульства, трусости и пьянства; и особенно хорошо помнили все статью тридцать шестую, называемую «Плащ Капитана», которая была так сформулирована, что позволяла капитану назначить наказание за любую выходку остроумных и изобретательных моряков. Однако, зная, что потом им позволят пропеть несколько гимнов под фальшивую скрипку Джона Смита Второго, матросы будут слушать его терпеливо. После этого просвистят сигнал на обед, а остаток воскресного дня они потратят на забавы, танцы, починку одежды и, с тоской воображал Рэймидж, еще до заката — если только ему не попалась образцово-показательная команда — один-два из тех, кто копил свой грог всю неделю или выиграл несколько дополнительных порций у товарищей, предстанет перед ним мертвецки пьяный…

Маркиза ди Вольтерра стояла под световым люком в каюте капитана, предоставленной ей на время путешествия, глядясь в зеркальце то с одной стороны, то с другой, чтобы удостовериться, что ни один локон не выбился из прически, с которой она возилась целых десять минут, стягивая волосы до боли в руках… Ей было жарко и впервые после того, как Королевский флот в лице Рэймиджа вывез ее и кузена с материка, когда они бежали перед конницей Бонапарта, она мечтала вернуться с свой дворец в Вольтерре, где одного ее недовольного взгляда хватало, чтобы на помощь примчались дюжины служанок.

Впервые за ее семнадцать лет жизни (почти восемнадцать, гордо уточнила она про себя) она действительно хотела выглядеть красивой, чтобы понравиться одному особенному человеку — и она должна была делать это в крошечной каюте, без служанок, без платяного шкафа, без фамильных драгоценностей. Как Николас может жить в такой каюте? Она была намного меньше его ростом — его подбородок касался ее макушки, когда она стояла близко, — и все же потолок, или как там его называет Николас, был настолько низок, что даже она должна была наклоняться, чтобы держать зеркальце над головой. Недовольная, она бросила зеркальце на подвесную койку и села на единственный стул перед столом, который служил ей туалетным столиком. Accidente!^[1] Что тут поделаешь? Если бы только она была блондинкой! У всех темные волосы, а она хочет выглядеть по-другому. Ему нравятся высокие скулы? Ее слишком высоки. И рот — у нее он слишком большой, и ужасно жаль, что губы не сделать потоньше. И глаза у нее слишком большие и карие, тогда как она предпочла бы синие или серо-зеленые, как у кошки. И почему нос у нее маленький и немного крючковатым, когда она хочет прямой? А цвет лица просто позорный — солнце покрыло кожу золотым и загаром, так что она похожа на крестьянскую девчонку, а не на женщину, которая правит городом и королевством (даже если королевство у нее небольшое, город все-таки большой!). Она правила двадцатью тысячами человек, думала она с горечью, и ни одного из них нет здесь, чтобы помочь ей с платьем и прической, — кроме ее кузена, Антонио, а он --">