Мармадьюк Реджинальд Маллоу - Пять баксов для доктора Брауна. Книга четвертая

совершенном преступлении через одну из трех крупнейших газет штата?

— Так, может быть, художник был вынужден бежать!

М.Р. Маллоу тоже отвлекся от тарелки с омлетом.

— Ах, мадам! — воскликнул он. — Я так согласен с компаньоном! Ужас пробирает меня до самых костей при мысли, что вы могли бы совершить! Это было бы идеальное преступление! Но…

— Но…? — робко поинтересовалась мисс Дэрроу.

— Но…

— Но…? Говорите, сэр. Не надо меня щадить.

М.Р. смущенно прочистил горло.

— Но я читал "Детройт ньюз” сегодня утром, — произнес он. — Под рисунками к “Воскресным чтениям” и разделу "Общество” то же факсимиле, что и десять лет назад под иллюстрациями к статье: Е.Ф.П.

— Факсимиле! — прошептала миссис Дэрроу. — Что значит опыт!

— Немного, мадам.

Джентльмены скромно умолкли. На висках Д.Э. и над верхней губой, которую не так давно появилась необходимость брить ежедневно, выступил пот. Д.Э. волновался.

— Но, — спохватилась мисс Дэрроу, — у меня есть еще одна версия!

— Какая? — поразились компаньоны.

— Может быть, художник спешил! Может быть, он переживал! Вы бы тоже на его месте были потрясены, сэр!

— Вероятно, был бы, — признал Д.Э. Саммерс. — Особенно если бы меня заранее вызвали из редакции, чтобы поручить нарисовать, как еще живая дама принимает яд. Нет, мэм, художник в глаза не видел жертву. Ваш критический ум, ваши строгие требования, которые вы предъявляете в равной мере к себе и к другим, ваша щепетильность в деталях не позволили вам сделать единственно правильный вывод: перед нами типичная халтура.

— Стоп, компаньон, — заметил М.Р. Маллоу. — На сей раз ты ошибаешься. Это тем более странно, что пять минут назад ты сам придал направление моей мысли: Художник изобразил даму таким образом, чтобы было ясно, что она принимает именно яд, а не лекарство. Специфика иллюстрации, понимаете?

— Черт, — выругался Джейк.

— Да ладно.

— Нет, я должен был.

— Брось, это не твоя стихия. Живопись, мисс Дэрроу, и прочее — это по моей части.

Я привык иметь дело с вопросами искусства. А мой компаньон, которому — обратите на это внимание! — так же больно сознавать свою ошибку, как и вам, более по части убийств. Кто умер, когда умер, как умер, почему его похоронили так или этак — тут ему нет равных. Так же как и в заметании следов.

— Но почему коронер признался! — чуть не плакала экономка.

— Видите ли, мисс Дэрроу…

И Саммерс пустился в объяснения.

М.Р. Маллоу, сидел молча. Он мог не слушать. Он уже и так знал, что подобным образом поступают все коронеры вообще, когда кто-нибудь накладывает на себя руки, потому что в любом другом случае понадобилось бы сообщать в полицию, отправлять тело на вскрытие и добывать кучу бумаг, доказывающих, что смерть несчастной действительно явилась результатом самоубийства.

Наконец, сын похоронного церемониймейстера развел руками.

“За три года мне пришлось приводить в божеский вид четыре… пять… нет, шесть дамочек, наложивших на себя руки, — сказал он компаньону в тот вечер, когда они впервые ночевали в “Мигли”. — Нет, так: пять дамочек, одна кухарка. Одна отравилась газом, пятеро — как сговорились… да, карболовая кислота. Что? Откуда мне знать, зачем? Только одна записку оставила: “Прости и забудь!” Забудет он теперь, как же!

— Но почему? — спросил тогда потрясенный М.Р. Маллоу. — Какова настоящая причина?

— Настоящая причина? Извольте, сэр. Истерика. От мелахолии. От скуки. От того, что дуры, ржавый якорь мне в корму!”

Все это молодой головорез, который, если вы помните, всегда считал, что появление женщины в жизни мужчины всегда означает страдания и скуку, объяснил экономке — стараясь быть деликатным.

Экономка не выдержала потрясения. Она заплакала.

— Ну что же вы, мисс Дэрроу! — уговаривал Д.Э., пытаясь дотянуться через стол и взять экономку за руку.

Она схватила его ладонь и спрятала в ней лицо.

— Ну, что вы? — стоя в неудобной позиции, повторял рыцарь без стыда и совести. — Ну, ничего, что он не убивал! Бывают вещи куда хуже! Ну, не плачьте.

Ему удалось проявить чудеса ловкости, подняв вторую руку и, удерживаясь в таком положении, поглаживать скорбящие седины. Экономка, всхлипывая, подняла голову.

— Ну, вот так, — он поправил ей кружевной воротник и сел. — Вот, отлично. А то развели сырость.

— Вы должны гордиться собой, — сказал Дюк. — Ведь вы все же раскрыли --">