Ольга Евгеньевна Крючкова - Возвращение капитана мародеров

Он опустился на колени и нежно и трепетно прикоснулся губами к ее влажной руке.

– Все будет хорошо… Ты непременно поправишься… – прошептал Шарль, стараясь приободрить жену.

С трудом расцепив горячечные губы, Жанна ответила:

– Нет, дорогой… Я умираю… Силы покидают меня…

Граф прильнул щекой к руке жены и… разрыдался.

– Не плачь, Шарль. Мы прожили с тобой в любви двадцать лет, и, наверное, Господь решил, что этого достаточно… Позови детей. Я хочу проститься с ними. И… исповедаться.

Поднявшись с колен, Шарль с обреченным видом вышел из покоев Жанны. За дверью его ждал Франсуа.

– Отец, не скрывайте от меня правды! Что с нашей матушкой?

Граф крепко обнял сына, стараясь подавить крик отчаяния. Франсуа минуло четырнадцать лет, а он считал себя уже взрослым, почти мужчиной…

– Она… умирает? – растерянно спросил мальчик.

Отец в ответ лишь молча кивнул.

Констанция, все это время стоявшая рядом с кормилицей чуть поодаль, побледнела. Затем вскрикнула, вырвалась из объятий няни и бросилась бежать по длинному коридору вглубь замка.

– Останови и успокой ее! – властным тоном приказал Франсуа кормилице, отлично понимая, что вряд ли сломленный горем отец сможет найти сейчас слова утешения для младшей дочери.

Кормилица, грузная и неповоротливая женщина, поспешила, насколько это было возможно при ее формах, за воспитанницей.

– Франсуа, ваша матушка, – Шарль едва сдерживал рыдания, – хочет видеть тебя и Констанцию.

– Я готов, – сказал Франсуа, пытаясь придать голосу должную уверенность. Голос, однако, предательски сорвался, и мальчик добавил уже сдавленным шепотом: – Отец, мне кажется, не стоит посылать за сестрой. Констанция очень ранима…

Отстранившись от отца и собравшись с духом, Франсуа вошел в покои матери.

– Матушка!..

Графиня открыла глаза и тихо, но внятно произнесла:

– Я люблю тебя, Франсуа. И всегда буду заботиться о всех вас, своих детях. Даже с небес… Но где же Констанция?..

– Она… Она, вероятно, в своей комнате.

– Приведи ее, пожалуйста. Хочу взглянуть на нее в последний раз… Ступай… – графиня снова закрыла глаза.

Франсуа, пошатываясь, вышел: только теперь он понял истинное состояние отца.

Безутешный граф продолжал оставаться на том же месте, не слыша и не видя ничего вокруг. Мальчик, усилием воли подавив рыдания, хотел сказать ему что-нибудь утешительное, но не смог. Просто подошел и молча прильнул…

В коридоре раздались чьи-то торопливые шаги. Шарль вздрогнул и оглянулся. Из полумрака замкового перехода появилась бледная, как полотно, Констанция. Приблизившись, она вскинула на отца и брата широко распахнутые глаза, полные страха и отчаяния, но тотчас отвернулась и молча шагнула в спальню матери…

В коридоре снова послышались шаги. На сей раз ― тяжело семенящие. Это священник торопился успеть исповедать умирающую.

– Примите мои искренние соболезнования, ваше сиятельство, – поклонился святой отец недвижно застывшему графу. – Сие прискорбное известие застало меня, признаться, врасплох…

Священник выглядел несколько помято и потому виновато, словно извиняясь за безвременную кончину графини, смотрел то на хозяина замка, то на его сына.

Дверь покоев графини тихо отворилась, и в коридор выглянула повитуха, не покидавшая роженицу ни на минуту.

– Входите, святой отец. Графиня готова принять вас…

Шарля пробила дрожь: повитуха приглашала священника к его умирающей жене так, будто тому была назначена аудиенция…

Священник перекрестился и возвел глаза к небесам:

– Все в руках Господа, ибо мы – дети Его! Ее сиятельство будет вознаграждена Им за свои благие земные поступки, в том нет сомнений…

Шарля передернуло («Как можно решать и обещать за Господа?!»), но он промолчал: вступать в теологическую полемику в столь скорбный момент было неуместно и кощунственно.

– Я уверен, что именно так и будет, – не без гордости произнес Франсуа и тоже перекрестился. – Матушка всегда заботилась о сервах[3] и в годы неурожаев кормила их со своего стола.

– Истинно так, сын мой, – подтвердил священник, осеняя себя очередным крестом.

В это время из-за широкой юбки повитухи появилось покрасневшее от слез лицо Констанции.

– Это вы, вы во всем виноваты! – захлебываясь от рыданий, выкрикнула она в сторону отца и стремглав бросилась прочь.

Священник отпустил вслед девочке крестное знамение и миролюбиво проговорил:

– Она еще мала, ваше сиятельство. --">