Анастасия Орлова - Увечные механизмы

декана! — фыркнула Сурьма, подключая тянущиеся из чемоданчика проводки к пластинам Полония и к их гладкой, матово поблёскивающей панели питания.

— Не вешай нос, сестрёнка! Это я — всего лишь технеций с троечным аттестатом и ограниченным допуском к работе машиниста. А ты у нас умница — золотой диплом тому подтверждение! И папаша твоего жениха тоже это просёк, недаром же обещал замолвить на работе словечко за свою талантливую сноху. Уж кого-кого, а координатора маршрутов на почтовых линиях они послушают, вот увидишь! Так что всё получится, я уверен.

— Хорошо бы! А нос я и не думала вешать: не на ту напал! Всё равно своего добьюсь. И мами больше не нужно будет всем врать… Да и нам не придётся…

Сурьма щёлкнула переключателями в чемоданчике, и из его недр раздалось тихое потрескивание, засветились лампочки. Она устроила панель питания пластин у себя на коленях, положила на неё ладони так, чтобы все металлические клеммы на перчатках касались её поверхности, сосредоточенно прикрыла глаза: сейчас её отвлекать не следовало.

Чемоданчик — ПЭР, или пьезоэлектрический резонатор, — с помощью обратного пьезоэффекта преобразовывал многократно усиленные электрические импульсы мозга Сурьмы в механические колебания. Эти колебания резонировали с пластинами Полония, высвобождая огромное количество энергии, которая служила локомотиву горючим. Отличный вариант для страны, вдоль и поперёк исчерченной «лесенками» железных дорог, но почти полностью исчерпавшей запасы природного топлива.

Однако и пробуждающие, пусть даже самые слабенькие, явлением были не повсеместным: не у всех людей мозг генерирует колебания той частоты, которая нужна для резонанса с пластинами Полония. Сильному же пробуждающему, способному разогнать локомотив и не один час питать его своей энергией, необходимо ещё и сочетание очень высокого уровня гемоглобина в крови с крайне низким электрическим сопротивлением тела. Ну и четыре года обучения в университете никто не отменял.

Сосредоточенная Сурьма сидела на полу, привалившись спиной к стенке. Кресло помощника машиниста, которое в живых локомотивах занимали пробуждающие, она игнорировала. «Предпочитаю чувствовать под своей задницей сам паровоз, а не скрипучее кресло», — шутила Сурьма, и Никель радовался, что хотя бы при матери сестра не произносит слов вроде «задница». Это бы окончательно расстроило нервы благовоспитанной дамы, и так расшатанные тем, что её дочь работает в мужском коллективе и бо́льшую часть времени носит брюки, высокие ботинки и кожаный корсет поверх рубашки мужского кроя с широкими, закатанными до локтя рукавами, а не элегантные кружевные платья и шёлковые туфельки.

Под полями маленького цилиндра Сурьмы, по последней моде лихо сдвинутого на одну бровь, от статического напряжения зашевелились выбившиеся из пучка волосинки: процесс пробуждения начался. Она сморщила вздёрнутый веснушчатый нос, пряча улыбку, словно под её руками был игривый котёнок, а не сердце живого паровоза.

Сурьме нравились эти ощущения: лёгкие, чуть щекотные покалывания током и постепенно нарастающий гул — внутренняя вибрация, которой делился с ней локомотив, позволяя чувствовать себя его частью, маленькой деталькой огромного железного существа. Деталькой, дающей жизненные силы всей этой оглушительной горе металла, окутанной клубами белого пара.

Паровозы пробуждались по-разному. Кто-то откликался быстро и с радостью, словно уже заждался своего пробуждающего, кто-то долго и недовольно ворчал и поскрипывал, а этот локомотив — пел: Сурьма чувствовала, как он гудит себе тихонечко на одной ноте какой-то простенький мотивчик, и мысленно ему подпевала. «Гори, железное сердце чудовищно прекрасного не-зверя, гори, я стану тебе огнём!»

Для Сурьмы живые локомотивы не были бездушными машинами, но и причислить их к определённой разумной форме жизни — например, к животным — не получалось, поэтому она звала каждого из них «не-зверь».

— Ну так как насчёт того, чтобы ответить на вопрос, заданный мною едва ли не вчера? — поинтересовалась Сурьма, приоткрыв один глаз.

— Ты работай. Не буду отвлекать байками, — ответил Никель.

— Я и работаю. В резонанс вошла. Пока разогреваю не-зверя, моего внимания хватит и на тебя. Что ты чувствуешь, когда ты с ней?

Никель ненадолго задумался.

— Как будто моё сердце — не сердце вовсе, а бокал игристого, — наконец сказал --">