Павел Антонович Аренский - Пржевальский, его жизнь и путешествия

Пржевальский не получил ни копейки, но был назначен штабом в Восточно-Сибирский военный округ. Это соответствовало его стремлениям. Весною, выписав из Варшавы приятеля Роберта Кехера в качестве препаратора в путешествии, он вместе с ним выехал в Иркутск.

Глава вторая Уссурийское путешествие

Сибирь со своими безграничными лесами и гигантскими реками пришлась ему по душе.

— Дикость, ширь, свобода! — говорил он.

Обратные впечатления переживал Роберт Кехер. Перед отъездом он влюбился и всю дорогу изливал спутнику свою печаль по милой. Тому это наконец надоело, и он отправил его назад в Россию, к возлюбленной.

В Иркутске, в ожидании экспедиции, Пржевальский занялся разбором библиотеки Сибирского отдела Географического общества. Там ему попалась орнитология Тизенгаузена на польском языке, которого он не знал. Он выучил его в месяц и прочел книгу.

Весною он наконец, получил долгожданную командировку на восток для исследования Уссурийского края. Он был в восторге.

— Иркутск — гадость ужасная, — говорил он, — но экспедиция великолепная. Я рад до безумия.

Он не отказывался ни от одного поручения и завалил себя задачами научными, военными и статистическими. Географы отдела покачивали головами, сомневаясь в возможности выполнения всего этого. Молодой человек не нравился им своей чрезмерной энергичностью.

Препаратором вместо Кехера он взял с собой шестнадцатилетнего мальчика Ягунова, сына одной ссыльной.

Путешествие началось на пароходе по реке Шилке, но неуклюжее судно тут же село на подводный камень и остановилось чиниться. Пароходы в тех местах ходили не по расписанию, а по надобностям и соображениям местного начальства. Пассажирам приходилось по неделям жить на одном месте на произвольных стоянках или вдруг отплывать совсем в другую сторону.

Он не стал дожидаться починки, нанял лодку и поплыл один среди еще шедшего по реке весеннего льда.

Береговые леса стояли в могильной тишине, но над рекой тянули стаи водяных птиц. Пржевальский был прежде всего охотником. Здесь он предался своей страсти без удержу. Выстрелы его гремели ежеминутно, задерживая движение и вызывая недовольство гребцов Он стрелял уток, цапель, куликов и черных аистов и однажды убил кабаргу, переправлявшуюся вплавь через реку.

В середине июня он миновал слияние Шилки с Аргунью и вплыл в Амур.

Скалы берегов, кое-где прослоенные дымящимися пластами каменного угля, перемежались с обширными низменными зарослями тростника, служившими обиталищем кабанам, оленям и тиграм. Могучий водный поток стремился к далекому океану, прорывая горные кряжи, образуя пороги и острова, то разливаясь многими рукавами, то с шумом катя свои воды по узкому каменистому ложу.

Изредка на берегу попадались казачьи станицы, еще реже — становища бродячего народа орочонов. Памятуя свои этнографические задачи, Пржевальский останавливался и входил в берестяные, наполненные дымом шалаши кочевников. Лаем встречали его собаки, диким шумным бормотанием — полуголые люди, сидевшие вокруг костра, но уже через минуту все успокаивались и обращались к прерванным занятиям. Появление неизвестного забывалось как явление ничтожное и бесполезное. Молча стоял он среди дикарей, не видя разницы между ними и лесными зверями, за которыми они гонялись, только звери казались ему интереснее.

Ниже по реке встречались легкие челны гольдов, так называемые оморочки. Тихо плыл рыболов с острогой в руке, зорко всматривался в прозрачную воду и вдруг метал в глубину свое оружие. Острый металлический трезубец впивался в хребет осетра, а легкое древко всплывало верх на длинной бечеве. Взяв его в руки, охотник следил в челне за всеми судорожными движениями громадной рыбы, пока она не утомлялась и не становилась его добычей.

Весною гольды ловили осетров, осенью — кету, в огромном количестве входившую в реки для метания икры, а зимою били соболя, лисицу, оленя и медведя. Только один тигр пользовался у них неприкосновенностью.

Исповедуя шаманство, они видели в нем воплощение могучего и ужасного духа, падали на колени, завидя его издали, и молились его следам.

Нравственная культура этого лесного племени была выше нравов городов. Уходя на ловлю с семьей, гольд оставлял свое жилище и имущество без всякой охраны. Каждый вошедший мог есть и спать в этом доме сколько угодно, но не имел права ничего уносить с --">