Перо Тафур - Странствия и путешествия

людей, которым не стоило доверять, ибо они были вероотступниками»^[3]. В качестве примера он приводит встречу Тафура с венецианцем Никколо де Конти, которому Тафур сначала заявил, что он из Италии и «вырос при дворе короля Кипра», но затем открыл правду (с. 95). Рамирес де Арельяно считает, что египетскому толмачу Тафур тоже солгал, назвавшись севильцем, ибо тот был родом из Севильи^[4]. X. Вивес, напротив, полагает, что рассмотренные ситуации совершенно разные. В случае с Конти Тафур сначала обманывает венецианца, но в его намерения не входит обман читателя через пятнадцать лет после описываемых событий, и потому он тут же признается — и венецианцу, и читателю, — что солгал. Если бы Тафур солгал и толмачу, он обязательно дал бы понять это своему читателю. К тому же в разговоре с Конти Тафур не называет себя венецианцем а просто итальянцем: чтобы завоевать расположение толмача, он мог бы назваться кастильцем или даже севильцем — но не говорить, что он «родом из Севильи»; сам толмач говорит, что Тафур «и вправду из его нации, раз дети [толмача] так его любят» (с. 78). Показательны и слова, которые употребляет Тафур: «я сказал» — по отношению к Конти, «узнав от меня» — по отношению к толмачу. И чтобы было совсем ясно, добавляет: «И я не скрыл от него ничего из моей истории»^[5].

Итак, начало жизни Тафура неразрывно связано с Севильей. Что представлял собой этот город и, шире, Кастилия в XV в.? Несколько слов о них важно сказать хотя бы потому, что родная страна Тафура — одна из немногих частей тогдашней Европы и Средиземноморья, которую он, по понятным причинам, не описывает.

Пятнадцатый век — эпоха, когда начинают явственно проступать черты привычного всем портрета «классической» Испании: Кастилия, центральное по положению и по значению государство Пиренейского полуострова, постепенно превращается в страну идальго. Идальго господствуют в мире идей и в земном мире; в этот время, как в никакую другую эпоху, рыцарская идея определяет образ мыслей и действий кастильской знати. После середины XIII в., и особенно после катастрофического поражения испанских мусульман и их североафриканских союзников в битве при Саладо в 1340 г., Гранадский эмират — осколок некогда занимавшего почти весь полуостров исламского государства аль-Андалус — старается поддерживать исключительно мирные отношения с Кастилией. Происходящие с завидной регулярностью стычки и мелкие войны становятся лишь средством политической пропаганды и ареной Для демонстрации рыцарских доблестей. Важен уже не столько исход того или иного похода, которые обычно не изменяли status quo, сколько сам его факт; форма начинает затмевать содержание — процесс, известный по целому ряду культурных феноменов эпохи, например позднеготическому искусству. Тем не менее frontera — не просто «граница», скорее особое состояние соседства с врагом — оказывает весьма значительное воздействие на все кастильское общество, и тем более на находящуюся по соседству с маврами Севилью. Кровь и смерть здесь настоящие, они питают собой рыцарскую идеологию, и последняя активно влияет на жизнь.

Экономика Кастилии того времени была удачно охарактеризована как «процветающая и хрупкая». На протяжении столетия постоянно возрастает значение производства шерсти овец-мериносов, что позже сыграет роковую роль в судьбе Испании; пока же отрицательные стороны этого процесса еще не очень заметны, и торговля получает дополнительные стимулы. В XV в. Кастилия становится одной из крупнейших морских держав. Соперничество с Ганзой в торговле на Атлантическом берегу Франции приводит к затяжной войне (так называемой «корсарская война» 1419-1443 гг.), победа в которой приносит кастильцам монополию на торговлю в Ла-Рошели и Гаскони. Крупные торговые колонии кастильцев и бискайцев — страна басков входила в состав кастильского королевства, и через ее порты осуществлялась большая часть экспорта шерсти — процветают в Нанте, Руане и особенно в Брюгге, где в 1447 г. «испанская нация» получает права самоуправления. Заметно возрастает активность кастильцев в Средиземноморье, усиливаются связи Кастилии с Генуей, так что вовсе не приходится удивляться, что Тафур встречает кастильцев по всему миру. Кантабрийцы, также подданные кастильского короля, и генуэзцы контролируют торговый путь Италия — Картахена / Севилья — Фландрия. С торговлей связан небывалый рост таких центров, как Бургос и Севилья. Наряду с --">