Антони Смит - Две горсти песку

такой полет возможен, почему никто до вас его не совершил?» «Местные власти будут против полета. Они должны быть против него. Зачем причинять беспокойство людям? Лучше выкиньте из головы всю эту затею!»

Многие из тех, с кем я встречался, готовя экспедицию, изо всех сил, с полным убеждением в своей правоте старались мне помешать. Мне до сих пор невдомек, как ухитряется существовать наша экономика в этом изменчивом мире, если столько винтиков в ее машине считают своим долгом тормозить любое предложение. Родилась идея — отклонить ее! Выдвинули план — не давать ему ходу! «Ну вот, — говорит служащий какого-нибудь злосчастного учреждения, сделав все, чтобы вам помешать, — сразу дайте мне знать, если я могу еще чем-нибудь помочь».

Экспедиция на воздушном шаре похожа на любую другую экспедицию. Все оказывается куда более сложным, чем представлялось поначалу. Само наше представление о воздухоплавании было опрокинуто, едва мы оторвались от земли. Я-то думал, что мы будем парить над лесами и степями Африки мягко, легко, бесшумно. Грозовые тучи, оборванные стропы, конвульсии шара, подхваченного восходящим потоком, — такие вещи мне и в голову не приходили. Словом, я в корне заблуждался в целом ряде фундаментальных вопросов. Сколько громких слов было мной сказано о прелестях воздухоплавания, когда я еще ступал по земле в Англии и знал об этом чуть больше моего собеседника, но я никому не говорил и не представлял себе, что придет минута, когда я сожмусь в комок на дне гондолы, зажмурюсь и буду молить небо о помощи.

Около часа провисели мы в тот день над озером. Время от времени то один, то другой из нас выпивал глоток воды или съедал банан, причем шкурки мы не выбрасывали, потому что, став хоть немного легче, шар поднялся бы еще выше. В начале перелета он заслонял нас от солнца, но потом тень сместилась, и теперь нас нещадно жгли палящие лучи. Подобно захваченным штилем морякам в старину, которые в отчаянии вонзали ножи в мачту, мы ждали вмешательства внешних сил. И внезапно они вмешались.

Зеленый вымпел неожиданно расправился. Одновременно порыв ветра коснулся наших лиц, и мы тронулись с места. Куда тронулись, не понять поди разберись, когда ветер дует неведомо откуда. Я глянул на альтиметр. Мы спускались (наконец-то!), притом довольно быстро. Вяло свисавший вымпел теперь развевался почти горизонтально, а наша тень решительно направилась к восточному берегу озера. Северо-восточный ветер сменился западным, но разве это так важно? Я живо встал и посмотрел вниз, проверяя, какого рода земля впереди.

Теперь полет протекал в соответствии с моим старым представлением о воздухоплавании. Я сбросил немного драгоценного песка, чтобы притормозить падение, и продолжал смотреть, как приближается берег, инкрустированный содой. С великолепной легкостью мы пересекли границу между водой и сушей. Какими смешными кажутся неприятности, когда они позади! Какими пустяковыми, даже нереальными! Только что внизу была вода, а теперь уже суша. Тень от шара росла по мере того, как приближалась земля. Темные пятна превратились в деревья, еще более темные — в водопои. В камышах можно было разглядеть антилопу. Чуть поодаль — двух газелей. Вот взлетела дрофа. Жираф высокомерно пощипывал листья, не подходя вплотную к дереву.

Мы продолжали опускаться, и я сбрасывал одну горсть песку за другой, не позволяя шару набрать ускорение. При высоте шестьдесят метров конец гайдропа коснулся пыльной земли и потащился следом за нами. Чем большая часть гайдропа ложилась на землю, тем медленнее терял высоту аэростат, наконец он пошел горизонтально вровень с макушками деревьев. Все складывалось как нельзя лучше; нам это казалось волшебством. Ветер был свежий, но ничего опасного, и мы легко проплывали над всевозможными препятствиями на приятной скорости — около двадцати пяти километров в час. Рядом, словно выражая свою симпатию, пролетали птицы. Без устали стрекотали насекомые. Впереди открывались все новые просторы. Мы видели все больше животных. Огромное стадо позвякивающих колокольчиками масайских коров. Зебры. И газели — потанцуют, поскачут и останавливаются. От этого чарующего зрелища душа переполнялась восторгом через край, как у влюбленного, когда захлебываешься от избытка впечатлений, избытка красоты и чувства слияния с чем-то другим, растворения в чудесном и непостижимом. Воздух был теплый, воздух был превосходный. Запахи — упоительные. --">