Савва Тимофеевич Морозов - Крылатый следопыт Заполярья

Крылатый следопыт Заполярья

ЛЕТУЧИЙ КАЗАК

Когда хозяин дома был жив, скульптурный портрет его показывали гостям лишь изредка, так сказать доверительно.

— Еще подумают, культ собственной личности насаждаю, — говорил по сему поводу Иван Иванович.

А друзья старались подзадорить:

— Ладно, Вань, не оправдывайся… Заготовил бюстик-то на случай, ежели получишь вторую геройскую звездочку…

И, продолжая шутливый разговор, вспоминали: конечно, звезды — звездами, но знаменитым на всю страну полярный летчик Черевичный стал еще задолго до присвоения ему звания Героя Советского Союза.

Сегодня все это вспоминается уже без улыбки. Сегодня в хорошо знакомой мне квартире на Суворовском бульваре уже не встретишь «самого». Только бюст его, давненько вылепленный приятелем — архангельским скульптором, стоит в углу большой комнаты, там, где, бывало, по вечерам любил сиживать в кресле хозяин дома.

— Похож, — вздыхает вдова, седая Антонина Дмитриевна. — Только больно уж молод…

Я молча соглашаюсь: да, мертвые остаются молодыми… Впрочем, уж он-то, друг мой Ван Ваныч, Ванюша, «Казак», превосходно выглядел и в шестьдесят — в тот вечер, когда собирались товарищи отметить день его рождения. Смуглый, худощавый, подвижной, непрестанно дымивший папиросой, увлекательный рассказчик, он ошеломлял собеседников непередаваемой скороговоркой, искрометным юмором.

— Вот прозвали вы меня, ребята, Казаком, а откуда бы казаку взяться в Арктике?

Примерно так, в палатке на дрейфующем льду, начал однажды Черевичный рассказ о своей родословной. Погода стояла пуржливая, нелетная. Под черный брезентовый купол к синему огоньку походной газовой плитки собрались все свободные от вахт. Собрались просто так, «забить козла», покурить. Кто-то сказал, что почти у каждого полярного авиатора есть своя придуманная приятелями забавная кличка. Одного прозвали Шаманом, другого — дедом Мазаем, третьего — Бармалеем, четвертого — Джамбулом — в соответствии с внешностью, характером, привычками. К Черевичному же давно пристало прозвище Казак, наверное за лихость и веселый нрав…

Выбравшись из спального мешка, в котором полеживал после завтрака, Иван Иванович продолжал:

— Лестно бы, конечно, древо свое вести от Запорожской Сечи, однако врать не буду: дед мой, по имени Логвин, землю робил на Херсонщине, батя — Иван Логвинович — на паровозе кочегарил в депо при станции Голта, ныне там город Первомайск. Было нас у отца с матерью пятеро сынов да Юлька — дочка, самая младшая. Из сынов — двое Иваны.

— Как так? Почему это?

Черевичный пожал плечами:

— Тут, ребята, нелишне народные сказки вспомнить. Кто в тех сказках главное действующее лицо? Обязательно Иван: либо Иван-царевич, либо Иванушка-дурачок. Верно ведь, а?..

И после многозначительной паузы добавил:

— Как вам по сказкам известно, Иван-царевич дружбу завел с серым волком. Ну, а Иванушку-дурачка — что с него, убогого, взять — понесла нелегкая к белым медведям…

От дружного взрыва хохота брезент над нашими головами заходил ходуном, хоть пурга снаружи тем временем и стихала.

Насмеявшись вволю, мы слушали дальнейший рассказ Черевичного.

По всему видать, небольшими грамотеями были кочегар Иван Логвинович и законная жена его Прасковья Васильевна. Выбирать имена своим детям они полностью доверяли сельскому священнику отцу Петру, искушенному в православных святцах, однако несколько рассеянному по причине приверженности к горячительным напиткам. И вот надо же было такому случиться: в начале апреля 1909 года, когда понесли пятого сына — новорожденного — крестить в церковь, почтенный иерей оказался в изрядном подпитии. Да --">