Жюль Верн , Андре Лори - Найденыш с погибшей «Цинтии»

пожертвовав собой, добросовестно выполнял трудные и скромные обязанности сельского учителя. Когда двадцать лет спустя Кристина тихо угасла, благословляя брата, Маляриус, привыкший к скромной уединенной жизни, даже и не подумал о том, чтобы начать строить ее заново.

Погруженный в научные изыскания, о которых он из скромности умалчивал, Маляриус находил высшее удовлетворение в повседневных обязанностях школьного педагога.

На своих уроках он не ограничивался начатками знаний, которые признавались достаточными для сельской школы, а неустанно прививал ученикам любовь к наукам, к древней и новой литературе, ко всему тому, что обычно является достоянием обеспеченных слоев и недоступно детям рыбаков и крестьян. У бедняков и без того отняты многие житейские радости, говорил он, так зачем же их еще лишать возможности наслаждаться Гомером и Шекспиром, ориентироваться в море по звездам или распознавать окружающие их растения? Ведь уже в ранние годы нужда многих из них берет в свои тиски и заставляет трудиться без устали всю жизнь. Пусть хотя бы в детстве им дано будет прильнуть к чистому роднику знаний, принадлежащему всему человечеству!

Столь смелые взгляды на народное образование во многих странах сочли бы по меньшей мере неблагоразумными, ведь такое воспитание может внушить беднякам недовольство их скромной долей и толкнуть на всякие сомнительные поступки. Но в Норвегии это никого не тревожит. Патриархальная простота нравов, отдаленность городов от сельских местностей, трудолюбие ее немногочисленного народа не внушает опасений к подобного рода экспериментам. Скандинавский полуостров может гордиться тем, что при сравнительно небольшой плотности населения здесь насчитывается больше ученых и разносторонне образованных людей, чем в любой из европейских стран. Путешественников всегда поражает контраст между полудикой скандинавской природой и хорошо поставленным производством на фабриках и в мастерских, что свидетельствует о достаточно высоком уровне культуры.

Но не пора ли уже возвратиться к доктору Швариенкроне, которого мы оставили на пороге школы в Нороэ?

Если он сразу же был узнан школьниками, которые никогда его раньше не видели, то этого нельзя сказать об их учителе, знавшем доктора с незапамятных времен.

— Здравствуй, мой дорогой Маляриус! — радостно воскликнул доктор, направляясь к учителю с протянутой рукой.

— Добро пожаловать, сударь! — ответил тот, немного озадаченный и смущенный, как это бывает со всеми людьми, привыкшими к уединенному образу жизни.— Извините, с кем имею честь?…

— О, неужели я настолько изменился с той поры, когда мы бегали взапуски по снегу и курили длинные трубки в Христиании? Да неужели ты забыл пансион Крауса и мне придется напомнить тебе имя твоего товарища и друга?

— Швариенкрона! — воскликнул Маляриус.— Возможно ли? Неужели ты? Неужели это вы, господин доктор?

— Пожалуйста, без церемоний! Разве я не твой старина Рофф, а ты не мой славный Олаф, самый близкий и дорогой друг моей юности? О, я понимаю. Годы идут, и за тридцать лет мы немного изменились. Но ведь сердце не стареет, не так ли? И в нем всегда останется уголок для тех, кого ты любил и с кем делил невзгоды в двадцать лет!

Доктор смеялся и крепко жал обе руки Маляриуса, на глазах которого показались слезы.

— Мой дорогой друг, мой милый, милый доктор! — говорил он.— Мы не задержимся здесь. Сейчас отпущу своих сорванцов. Разумеется, они не огорчатся, и мы пойдем ко мне.

— Да не стоит, право,— проговорил доктор, обернувшись к ученикам, которые следили с живым интересом за всеми подробностями этой сцены.— Я отнюдь не хочу мешать и тем более прерывать занятия твоих славных ребятишек!… Если хочешь доставить мне удовольствие, позволь посидеть рядом с тобой, пока ты будешь продолжать урок.

— С удовольствием,— согласился Маляриус,— но, по правде говоря, сейчас у меня душа не лежит к геометрии, и раз уж я обещал распустить их по домам, то теперь нельзя нарушать слова! Впрочем, есть выход из положения. Если господину Швариенкроне будет угодно оказать честь моим ученикам и проверить их знания, то потом их можно будет освободить.

— Чудесная мысль! — сказал доктор, заняв место учителя.— Решено! Я выступлю в роли инспектора! Скажите, а кто у вас лучший ученик?

— Эрик Герсебом! — дружно ответили пятьдесят звонких голосов.

— Прекрасно, Эрик Герсебом, подойдите-ка, --">