Иоланта Ариковна Сержантова - За спиною прошлого…

уж.

Массивная голова змея умещала куда меньше влаги, чем требовала того жажда, выпестованная первой летней жарой. Его долгое тело, утомлённое слишком длинной для его лет зимой, требовало раскалённых камней или ванны из сухого горячего песка. То хорошо для юных – глубокий сон перед полной приключений летней жизнью. Его же душа страждала без погожих денёчков, а зимнее забытьё, как не казалось глубоко со стороны, было скорее оцепенением, в объятиях которого едва хватало сил дождаться новой, быть может последней возможности пробудиться.

Хорошенько напившись, уж с сожалением отнял голову от воды, погляделся в своё отражение, и, презрев устоявшуюся привычку не шуметь, отправился подремать на солнцепёке, нарочито громко шурша прибрежной травой. Его терзала досада о потрёпанной бабочке, как об очередной судьбе, исковерканной благими намерениями. Соразмерные с чужими представлениями о проке, – тем горше от них исход, чем боле расчёт на их безусловную сладость.

Рыдал в ночи…

Рыдал в ночи полуслепой, выброшенный из тамбура вагона пёс. Завывал хуже волка, ибо у того песнь, а тут – страдание, да не по-человечьи, но по человеку, в коем разочаровался на всю оставшуюся жизнь. Верил в которого, как себе довериться б не посмел.

И что ему ныне?! Куда? Зачем?! С кем шагать рядом, задевая плечом ногу не от неловкости, но из-за желания прикоснуться ещё и ещё разочек. Да и к чему теперь идти, куда!? Лучше лечь в траву, зажмуриться так крепко, чтоб померк белый свет, и заснуть. Насовсем.

Груша с листьями, огрызенными гусеницами, как изъеденные порчей сердца… Я не узнаю их, тех, с ярлычка на газ-воде с сиропом из детства, как не могу отыскать знакомых черт в людях, что окружают меня, садятся тот же вагон метро, идут по той же улице. Кто сдунул с их лиц мечтательные улыбки, стёр враз позолоту душ, вырвал из сердец сострадание? Кто осмелился, у кого поднялась рука?! Как же так?!!

– Да сами они… Всё – сами.

– Наполовину обгоревшая спичка на тропинке подле леса. Пустяки? Страшно. Из-за малости такой – половины леса, как не бывало.

– Да быть не может!

– Не должно, но случается часто.

Паук, большой и грозный, не иначе, как бруталист⁶⁰, отнял у малого крошку, не крошку хлеба, не маковое зёрнышко, но колыбельку, из которой выглянул бы вскоре кроха-паучок, один в один похожий лицом на папу, невинно съеденного матушкой, лица которого не увидать нигде, окромя зеркальца лужи.

Так же люди, истребляя в себе детей, теряют образ и подобие, о котором не велено молвить всуе.

…Рыдал в ночи полуслепой, выброшенный из тамбура вагона пёс.

По-птичьи…

Дрозд, перепутав оконное стекло с небом, расшибся не как-нибудь, но что пух и перья – брызгами, в стороны. Хорош, охотник. Одно только – остался невредим. Где ж его мать с отцом?! Отчего не подле, дабы упредить о нелёгком, в полёте, жизненном пути.

Баюкают утро вОроны, а их птенцы, глядя как раскачивается над горизонтом солнце, гукают, словно младенцы. Невдомёк им, малым, что то мама волнует их крылом:

– А-а-ай, а-а-ай, а-а-ай…

А что вОроны?! Сами! Если бы только слышал кто, сколь нежно воркуют друг другу они. В шутку ли, всерьёз называют другу друга «мама» и «папа». Говорите, то первые слова в жизни людской?! Ой ли?.. Так ли?..

Когда малого воронёнка учат летать, родители подбадривают его, вздрагивая крылами попеременно: «Вот-вот вот! Вот так!» Да папа, как оно у пап водится: «Ха-ха-ха!», а мама сердится на него притворно, хмурит нарисованные давно брови, и твердит своему, чуть крупнее её, дитяти, не утомившись ничуть: «Вот так вот! Вот так!»

Сумев справится с волнением, птенцы вОрона летят, наконец, – гурьбой вслед за рассветом. Мать с отцом смотрят за ними из гнезда… после с ветки …с вершины дерева …из поднебесья. Но не следуют за ними никогда.

Вот так вот у них, у птиц. Почти что, как у людей.

Не бабочки мы…

Ветер стирал с неба облака, да не дотёр, стало оно все, будто в мыльных разводах. Чудится, словно также бывает перед престольными праздниками, когда всё чистят, трут, да метут. И всё с улыбкой, с удовольствием, предвкушением несказанной радости. Не от неумения отыскать слова, но из-за опасения спугнуть нечто, проговорись о чём, так оно и не сбудется. Мол, сила понуждения к затее так и уйдёт в зыбкий песок речи, как вода.

Во поле – белые, в пол, сарафаны берёз, в пятнах сажи с головы до пят, не от нерадения или небрежности, – печи в средней --">