Иоланта Ариковна Сержантова - Записки

оборвутся вот-вот. И, ожигая всполохом гнева, теряют терпение, разражаясь грохотом, расталкивая невидимые каменные глыбы, роняют их громогласно. Кроны деревьев раскачиваются, подобно неваляшкам. Поросль сосен треплет ветром, как бухту вымпелов, позабытых на берегу. Позабывши про колкость их натуры, презрев сопротивление, играет ими ветер, как котятами, рвёт до густой пахучей крови смолы золотистые кисточки почек.

Белка безо всякого намеренья мечется промежду этажей ветвей. Испуг – та ещё помеха рассудку. И, вместо того, чтобы переждать непогоду в сухом дупле, под тёплым одеялом из цветочного пуха, на уютно примятым, но всё ещё упружливом¹⁵ матраце сосновых игл, прикрыв глаза узкой ладошкой, мысь¹⁶ царапает сырую, рыхлую от того кору дерев, срывается, скользит по ним и падает наземь, в ту незримую груду обожжённых небесным огнём каменьев, коими щедро делится гроза.

Паук спешит затворить вход в нору. Новая его дверь из комка земли, обитая шёлком паутины довольно прочна, но задержит настойчивость воды ненадолго. Впрочем, пауку достанет времени, дабы отбежать подальше, повыше, вглубь неспокойных своих покоев.

Одинокая бабочка, что только что беззаботно трясла цветастой шалью, будто заправская бабёнка, забилась в припадке и ветер влепил ей пощёчину отсырелой рукой, да не рассчитал. Разлетелись лоскуты шали на стороны, оставив заместо бабочки одно только мокрое место.

Долго трудилась гроза. Стращая и осаживая, упреждая наперёд, судила загодя всех и вся, безвинно виноватых, дабы остатняя весна с летом шли своим чередом, без того, чтобы стыдно было после вспомнить о них.

Вовремя

Всю ночь под окнами топтался снег. Быть может, он хотел войти в дом, но из скромности, по совести и из боязни оказаться нежданным гостем, грелся, расхаживая на цыпочках туда-сюда. Впрочем, невзирая на опасливость свою, наследил снег порядком, и не токмо там, где прилично бывать всякому бесприютному путнику. Эдакому-то до первого тихого угла, да спать, но снег не то клумбы – крыши вытоптал поперёк и вдоль!

В лесу стали видны звериные стёжки, со многими печатями птичьих заскорузлых от нелёгкой жизни лап. И уж каковы бы они ни были в самом деле, а впечатление оставляли опрятное: гладкие, ровно фарфоровые, али из мрамора формы ласкали взор без обиняков. У звериных случалась иная промашка, – шерстинка какая пристанет, либо скол по верху сугроба. Птицы – те аккуратно следят, ни тебе запятой, ни червоточинки.

Присыпав пудрой серые щёки весны, отступив поглядеть на работу, снег остался-таки недоволен, и наскоро принялся пудрить шею, выпирающие ключицы, плечи пригорков и долгую ложбинку дороги на спине…

Рассвет застал утро неприбранным ещё, всё в мятых кружевах, а по белоснежному плетению ветвей – цветную вышивку чёрно-оранжевых бабочек… И от экой-то красы, только и вздумалось, что кричать, да плакать: бабочкам «рано!», снегу – «поздно!» Только вот… у естества всё вовремя, не как у людей.

Отдавшись течению ночи вполне, под окнами переступал с ноги на ногу снег. Зазорно ему было – в дом, без зову, поздним часом. А хозяевам-то и невдомёк, что, приоткрой они двери, предложи чаю и обогреться подле печи, расстели тут же, на топчане у стены, да прикрой ноги ветхой овчиной… Глядишь, той порой и осмелела бы весна. А теперь – сколь ещё поджидать её? Устанешь, поди.

Конечно

Ночь понемногу переливалась через край чаши месяца. Заливая собой всё небо, у самого горизонта она была ещё не слишком густа, когда пузырьки звёзд взмывали уже под потолок небес, словно те, что поднимаются обыкновенно в стакане с сельтерской со дна. Помнится, в детстве, глядя на них начинало щекотать в носу точно так же, как щелокочут¹⁷ и веселят воды¹⁸, если отпивать от них не мелкими глотками, но щедро, открыто, залпом, до тесноты в горле, чтобы показались после слёзы из глаз, как капли безоглядной, лишённой всякой причины радости, коей никогда не удаётся сбыться в зрелую пору.

И как только ночь излилась вся, до той самой последней, медленной, ленивой капли, наступило утро. Первоцветы, заслышав рвущуюся из глубин напругу древесных соков, преуспели в стремлении опередить её, и пробиваясь сквозь пробку из опавших листьев и мелких веток, выпустили на волю немного перебродившего за зиму лесного духа. Дабы не вышло чего, коли он устремится весь, да разом, да в один час.

Птицы переговаривались несмело, пугаясь эха --">