Иоланта Ариковна Сержантова - Проза бытия

огоньком в клюве летел на восток. Он торопился, дабы возжечь зарю.

В тон лунного света

В тон лунного света, лепестки цветов вишни, не терялись в ночи, но светили ровным светом, как делают это светлячки. Измученные вниманием шмелей с самого рассвета, они едва дождались заката, чтобы обрести привычный вид. Ибо знали, что пройдёт совсем немного времени, одежда совершенно потеряет вид, и их придётся отдавать в стирку ветру, который отнесёт нежные наряды дождю, а тот, в свою очередь, по обыкновению позабудет вернуть.

Ласточки, пока стригли обросшие седые букли облака, болтали по-птичьи о своём, о птичьем. И они были так увлечены, что не замечали обращённый на них укоризненный взор ворона. Тот за зиму отвык от лишней болтовни, и теперь, вынужденный слышать то, что не предназначалось для его ушей, был взбешён и взволнован, но более всего – смущён. Ласточки обсуждали будущую и прошлую семейную жизнь, а, заодно, выбирали место на одной из многочисленных полках округи для расколотой надвое пиалы своего гнезда. Некогда они брали уроки гончарного искусства, но научились ему лишь наполовину, так как бросили его на пол пути, и от того умели лепить из глины не всю чашу, а только одну её сторону. Впрочем, для того чтобы устроить уютную колыбель для ребятишек, им вполне хватало и её.

Не дослушав ласточек, ворон улетел, досадливо махнув крылом, облако, собрав остриженные локоны в тучку, направилось в гости к ветру, а ласточки принялись собирать гнездо по маленьким липким кусочкам, которые сами по себе, по одиночке, не значили ничего, – так, грязь, безделица или того хуже.

За те девять дней, что ласточки были заняты лепкой, они успели вдоволь насладиться друг другом и осмотреть местные красоты, до которых, как только появятся малыши, не будет уже никакой охоты.

Помимо прочего, любовались ласточки и венчальным нарядом вишни. Ворон не подслушивал, но ясно слышал, как они хвалили ткань и кружево, но вот из-за чего, что в них такого особенного, так и не понял. Он не был сторонником разного рода нежностей, сторонился политеса и прочих премудростей обращения. Ворон был прямолинеен, как солнечный луч поутру и прост, словно дождь, который, сколь ни скрывал бы своё настроение, всё оно – разрыдается и наделает сырости. Такова уж природа… вещей³.

Памяти…

…композитора, радиоинженера и бессменного хранителя “АНСа”, фотоэлектронного синтезатора, оживившего "Солярис",

Станислава Крейчи

(29 ноября 1936 – 4 мая 2021)

Всё в фигурных скобках пролётов голубей, после омовения под струями дождя, утро было чисто и свежо. Если бы я ожидал от кого-то вестей, то, при виде любой из этих птиц, моё сердце замирало бы, в дурном предчувствии. Но голуби летели мимо, и кажется даже сторонились моего окошка. Недолгое умиротворение и довольство жизнью было прервано коротким вопросом друга:

– Ты уже знаешь?

И тонкий ручеёк страха нашёл себе путь, пробежав промеж лопаток в ответ.

Я ещё ничего ни о ком не знал, но вдруг отчётливо вспомнил уютный чёрный кожаный диван напротив фортепиано. Просыпаясь по утрам под аккомпанемент новой музыки, я не спешил открыть глаза, а лежал, прислушиваясь к образам, что слетали с уст музыкальными фразами, и улыбался всё шире и шире. Когда уж для разведённых губ на лице не оставалось места, я резко садился на диване, и принимался хохотать. Неудержимо, звонко, заразительно. И за мною следом смеялась, сменив гнев на милость, строгая, недовольная моим присутствием, бабушка, имени которой уже и не вспомню, мама Рита, Сашка и Стася. Сердечная, не омрачённая ещё ничем радость, играла по белым клавишам Piano⁴ именно его беглыми пальцами. Так вот, про то, что оно, его сердце, перестало биться, мне и предстояло узнать сегодня.

Не стану тревожить имён тех, кого уже не вернуть. Скорблю искренне и достойно, посвящая эту новеллу семье Станислава Антоновича Крейчи…

Со сна

Разлинованные, как прописи листочки ольхи были совершенно мокры. Казалось, что некий, не вполне пропащий повеса, никак не решается испортить нетронутую ещё дурным почерком тетрадь и рыдает над ней о своей незавидной участи. Куда ему, такому? Не иначе, как либо в городовые, либо в дворники.

Мокрый шмель сочувственно покружился подле, но не умея помочь иначе, мягким простым карандашом полёта, начертил широкую линию в сутулом от нависших ветвей просвете тропинки. Грифель воздуха скрипнул протяжно, и шмель скрылся из виду. --">