Анатолий Сергеевич Онегов - Буян

Мы поднялись в гору, на которую вслед за медведем ушел Буян. Медвежий след перевалил лысоватое всхолмление и стал спускаться к реке. Туда ушла и собака. Судя по всему, медведь двинулся дальше по самому берегу речки. Тут-то и настиг его наш Буян.

Отсюда, с бугра, мы хорошо слышали, как Буян громким, злым лаем старался остановить зверя, работая, видимо, впереди, около морды. Но медведь шел дальше, не обращая внимания ни на какие угрозы. И тогда Буян обрывал свои грозные предупреждения, и вместо них до нас доносился резкий, недовольный рык медведя — это наша собака оказывалась сзади зверя и, желая все-таки хоть ненадолго задержать его на месте, не дать ему быстро уйти, старалась ухватить врага сзади за гачи, за «штаны». Тут-то серьезно потревоженный зверь и оповещал окружающие места хриплым рыком.

И снова Буян «орал» на медведя, вставая у него на пути, и снова, не добившись тут ничего, отскакивал назад и старался ударить зубами по задним лапам.

Но долго удерживать на месте здоровенного зверя, направлявшегося куда-то по своим, видимо, очень важным делам, Буян все-таки не мог — не равными были силы, хотя, случись все это днем, на свету, я думаю, мы смогли бы подойти к медведю достаточно близко. Так что нашей собаке за такую работу полагалась определенно высокая оценка.

Буян разыскал нас уже совсем в темноте. Я осмотрел своего разгорячившегося охотника и вроде бы не обнаружил на нем никаких следов жесткого контактного боя.

Что еще особенно запомнилось мне после тех сентябрьских путешествий с Буяном по вологодским лесам?

Если к рябчикам и глухарям мой пес так и не обнаружил в себе никакого интереса, то тетерева однажды его вдруг заинтересовали, и он с ходу поднял со жнивья овсяного поля целую стаю лесных кур и петухов. И стая эта была столь многочисленна, что я невольно сравнил ее тогда с осенней стаей грачей, собравшихся на юг. Такого множества тетеревов, разом вылетевших на кормежку, мне больше нигде не привелось наблюдать.

Поднятые Буяном и подгоняемые им тетерева стаей-тучей исчезли в лесу. Следом за тетеревами умчался и мой пес. Как ждал я тогда, как хотел наконец услышать своего Буяна, подавшего голос по посаженной им птице, по тетереву, усевшемуся на дереве. Тогда бы я постарался подойти к птице, которую отвлекала бы собой деликатная лайка, что не бросается в этом случае на дерево, где сидит тетерев, а только редко, не очень громко, раз за разом отдает голос-известие: здесь я, здесь тетерев.

Увы, никаких признаков возможной деликатности у своего Буяна я пока так и не обнаружил. Пес, поднявший на крыло стаю-отряд тетеревов, молча, как по медвежьему следу, кинулся вслед за улетевшими птицами, еще дальше разгоняя их по лесу. А какой дурак-тетерев при такой напористой собаке сразу опустится на вершину дерева и будет, не торопясь, рассматривать сверху своего врага? Нет, эти птицы правильно оценивали обстановку и стрелой неслись как можно дальше от опасного места.

Такие многочисленные тетеревиные стаи-отряды мой Буран поднимал здесь часто и всякий раз, видимо, считал своей обязанностью только угнать этих самых птиц как можно дальше в лес.

Что еще до сих пор помнится мне из тех сентябрьских охот на севере?

После хмарых, сыроватых дней вдруг с утра показалось приветливое солнце, последнее солнце уходящего сентября. И сразу в ответ этому солнцу чисто заголубело небо над островками, грядками золотистых осенних березок. Вот здесь-то, возле такого праздничного островка молоденьких березок, поднявшихся посреди недавно убранного хлебного поля, я буквально спихнул вальдшнепа, за ним тут же второго, третьего.

Какая чудесная осенняя высыпка этих тайных обитателей лесной чащи была подарена мне в тот раз! Я очень медленно шел вдоль разнаряженных березок, а вальдшнепы все вылетали и вылетали передо мной и низом, почти над самым жнивьем, плавно уходили в сторону леса. Голубое-голубое небо, живое золото осенних березок и тихий, колдовской полет-течение бурых птичек одна за другой, как большие осенние листья на неспешном ветру, низко плывущие над светлым-светлым жнивьем, оставшимся после совсем недавно убранных хлебов.