Борис Михайлович Поюровский , Александр Анатольевич Ширвиндт - Былое без дум

вершат эмоции, амбиции и опасность успеха пришлых художников, - на сцену мы так и не вышли, к большому горю моему и лично Спартака Мишулина, интересно репетировавшего Расплюева.

Да что там вспоминать! Вместо этих ролей я поставил в родном театре к шестидесятилетию образования СССР "Концерт для театра с оркестром", предварительно в муках написав его с Григорием Гориным в Малеевке, в перерывах между рыбалкой и бильярдом.

Я создал:

бенефис С.В.Мишулина,

семидесятилетие Валентина Николаевича Плучека,

восьмидесятилетие Валентины Георгиевны Токарской,

восьмидесятилетие Георгия Павловича Менглета

и шестидесятилетие родного театра,

легшее в основу и поныне идущего обозрения "Молчи, грусть, молчи...".

В этом же, 1993 году произошла попытка моей реанимации как драматического актера. Леонид Трушкин (в дальнейшем Леня) руководит в Москве "Театром Антона Чехова", не имени Чехова, а просто Чехова. Я один из первых зрителей всех спектаклей Лени, и не потому, что я самый умный или главный, а потому, что я когда-то выпускал Леню из стен нашего с ним родного института в дипломном спектакле "Дитя от первого брака". Принято (фото прилагается) считать, что родителей не выбирают, - вот он и выбрал меня в число первых зрителей своих спектаклей. А тут вот такая напасть: приглянулся ему Слэйд - американец, драматург. Сначала он попробовал его и себя в дуэтной пьесе "Там же, тогда же" с уже апробированными у него артистами К.Райкиным и Т.Васильевой, а потом набрал "команду" побольше и взялся за "Чествование". Опасностей масса:

1. Был широко известный фильм с Леммоном в главной роли.

2. Семь артистов из шести театров Москвы.

3. Я - в главной роли с драматическим уклоном.

Никто не знает, что из этого получилось. Я знаю только одно: упертость в профессию, маниакальная жажда добиться успеха, стопроцентное знание, что ты хочешь сказать и какими средствами этого добиться, высочайшая организованность и непримиримость к небрежности - все эти качества я с некоторым удивлением и белой завистью наблюдал в своем бывшем ученике. Пускаясь в это плавание, я твердо решил убить в себе на весь репетиционный срок внутреннего цензора, забыть опыт, привычный способ подминать "под себя" все неудобные, трудные моей индивидуальности повороты жизни образа и отдаться целиком режиссуре Трушкина. Что получилось? Получилось два месяца (за два месяца сделали спектакль) творчества в самом чистом смысле этого слова. Спасибо Лёне, спасибо коллегам, спасибо мне, ну а результат... Кто его знает! Зритель плачет - уже приятно.

1993 год - год максимального политизирования интеллигенции и спонсирования отдельных творческих коллективов и наиболее ярких индивидуумов.

Звонит мне как-то удивительная и непредсказуемая Нонна Викторовна Мордюкова, вскоре после того как ей где-то на самом высоком уровне присвоили звание лучшей актрисы столетия, и говорит: "Шура! Срочно выбирай день и едем в совхоз за 120 км от Москвы. Дадут 100 яиц и кур, а может быть, и свинины". Я положил благодарно трубку и представил себе, как Софи Лорен телефонирует Марчелло Мастроянни и предлагает смотаться в Падую за телятиной.

Наши актеры всегда вынуждены были любить публику и пресмыкаться перед ней. "Спасибо за теплый прием!" Наши актеры всегда должны были благодарить начальство за заботу и ласку. "Выступить перед вами - это великая честь..."

Наша культура, заложенная в бюджет как 0,00001% от половины процента, всегда должна была быть партийной. Главной партии пока нет - теперь работники культуры с пеной у рта и слезами поддерживают фракции. Сразу же после временной победы тех или иных сил силы эти тут же забывают об интеллигенции и спохватываются перед очередной катастрофой. Экспансив-ный и впечатлительный Зиновий Ефимович Гердт удрал из больницы, чтобы поддержать Президента в телемарафоне. На подступах к Дому кинематографистов его окружила толпа сторонников другого лагеря, и сорокалетняя женщина кричала ему: "Куда вы идете? Там же одно жидовьё!"

И семидесятипятилетний Гердт, пришедший увечный с войны, защищая будущее этой твари и сбежавший из больничной палаты, чтобы защитить ее еще раз, со слезами на глазах рассказывал об этом с экрана. Бедный Зяма!

Не желаю быть циником, но где уверенность, что если бы Гердт вдруг стал пробиваться на марафон в защиту противоположного лагеря через толпу сторонников Президента, он не услышал бы аналогичное --">