Ян Шайн - Русская история

другие версии. Следом за попыткой усмирить неизведанное явление с помощью оружия, человеку в Зону вход воспрещен. Запрет обходят при содействии проводников, сталкеров, цель – попасть в Комнату, где исполняются самые заветные желания. По сюжету фильма Сталкер ведет в загадочную комнату Профессора и Писателя. Герои разнообразно беседуют на философские, нравственные, этические темы. Цитируют Ветхий Завет, Евангелие, Лао-цзы. Анализ диалогов кинофильма не умещается на страницах настоящей лекции. В прицеле Сталкер и его жена. Они живут нищими в полуразрушенной, сырой квартире. У них тяжело больна дочь. Жизнь странной семьи образуется вокруг промысла Сталкера, с ним связаны взаимные упреки, скандалы, примирения, иного занятия, которому под силу заменить опасные рейды, у главного героя нет. В кульминационном эпизоде фильма Сталкер кричит: «Все мое здесь, понимаете? Здесь, в Зоне. Счастье мое, свобода моя, достоинство – все здесь. Я ведь привожу сюда таких же, как я – несчастных, замученных. Им не на что больше надеяться, а я могу – понимаете? – я могу им помочь! Никто не может, а я – гнида! – я могу! И от счастья плакать готов, что могу им помочь. Ничего не хочу больше».

Сталкер скорбит о загнанных в угол, как может, делит с ними страдание, служит ему «и от счастья готов плакать». А вот, что он говорит жене о причине страдания: «Эти писатели! Ученые! Они же не верят ни во что. У них же… орган этот, которым верят, атрофировался! За ненадобностью!.. Боже мой, что за люди… Ты же видела их, у них глаза пустые. Они ведь каждую минуту думают о том, чтобы не продешевить, чтобы продать себя подороже! Чтоб им все оплатили, каждое душевное движение! Они знают, что «не зря родились»! Что они «призваны»! Они ведь живут «только раз»! Разве такие могут во что-нибудь верить? И никто не верит. Не только эти двое. Никто! Кого же мне водить туда? О, Господи… А самое страшное…, что не нужно это никому. И никому не нужна эта Комната. И все мои усилия ни к чему!».

Чье-то неверие или иное несоответствие убеждениям Сталкера в состоянии поколебать его дух? Нет, он будет продолжать свое дело, то есть, водить в Зону, сострадать и страдать. Это мука? Несомненно. Но и счастье. А что жена? Прислушайтесь к финальному монологу подруги Сталкера: «И горя было много, и страшно было, и стыдно было, но я никогда не жалела и никогда никому не завидовала. Просто такая судьба. Такая жизнь, такие мы. А если бы не было в нашей жизни горя, то лучше бы не было. Хуже было бы, потому что тогда и счастья тоже не было бы…».

О господи, дай жгучего страданья

И мертвенность души моей рассей…⁵

Курс лекций, рассчитанный на месяц, перевалил за половину. Непротивление подчинило профессора Ларе – меняя маски изощренной блудницы и терпеливой к капризам сестры, женщина вторглась в его жизнь. В выходные дни любовники махнули за город в поселок «Общества бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев». Старое место изменилось, небольшие наделы широко шагнули в лес, превратились во владения с неохватными хоромами, строением для охраны и прислуги. Дача Прибылевых сгинула, на ее фундамент взгромоздился четырехэтажный уродец, собственность приятеля Лары, финансового воротилы. Хозяин подолгу жил в Италии, Англии, иных заморских землях, покровительствуя Ларе, он дозволял ей прибегать к услугам пустующего дома.

Благоухающее ароматом шиповника лето, закатило в окно ранним пением птиц. Лара спала голой с улыбкой на лице. Профессор рассматривал узоры на деревянном потолке и сладостно думал о привалившей радости узнать по себе заботу, небывалое до сей поры уважение, блаженство мужской силы, умноженное восторгом молодой распутницы. На подступах к ликованию от каждодневной нужности незнакомым людям, он примечал покинутые лужки, на которых паслись забывшие его – благодарение и признательность. Сева знал, что в аудиториях его ждут студенты, в офисах их наставники, в совещании и общем отдыхе начальство наставников, любящая женщина в доме. Да вот только…

Да вот только все чужое, и дом, и студенты, и отдых. То, что было его, обреталось в постылом краю воспоминанием длиной в двадцать пять лет. Там отирали углы верные друзья – книжные шкафы, открывался из кабинета простой, но привычный вид. Там, без очевидной любви и признания, дожидалась гарантированная свобода от унижений, голода, нищеты. «Боже мой, что делать!» – взывал внутренний

--">